Рассказы о Розе. Side A

Изерли улыбнулся. Лопнувшие губы уже не болели – кто-то намазал их кремом; таким же, как вода – холодным, фиалковым.

– Когда я пошел на дно – я вдохнул воды, больно было ужасно, казалось, у меня сейчас все взорвется, лопнет изнутри, так хотелось все-таки жить – но я пошел, расслабился и падал, медленно так, смотрел, как море светится изнутри; и вдруг увидел город – я не знаю, сколько времени прошло, пока я шел вниз – мне казалось и секунды, и века – будто время шло по кругу – я увидел город, правда; не подводный, как в сказках описывают, или дайверы, или в мультиках детских; настоящий – улицы, дома, огни, и при этом призрачный – он был как изображение с кинопроектора – будто на воде вместо простыни кто-то показывает кино – и сквозь этот город, по улице, ко мне шел молодой парень; он был как Грин – невысокий, тонкий и при этом чувствовалась мощь боксерская – и город колыхался от его движений – он был в пальто и красном шарфе – и шарф медленно летел, вился за ним, огромный, яркий, единственно яркое пятно в море – он был и красивый, и страшный, и юный, и старый – он протянул мне руку и толкнул меня – и сказал, голос у него был хриплый, будто он курит по пачке в день, низкий, секси такой, ломающийся, будто только набирает оперную силу: «Уходи, ты мне уже не нужен. За тебя дали выкуп – полжизни» – и от его толчка я стал подниматься наверх, и город остался внизу, сверкающий, манящий, как Нью-Йорк; а потом… потом был ты… это ведь был Трэвис? Повелитель моря. Он не подчиняется Богу. Он может взять полжизни. Как ты мог отдать? Это ведь дар Господа.

Ричи похлопывал книгой по бедрам, будто ему всё еще было смертельно скучно, как на лекции по предмету, который знаешь лучше преподавателя, потому что в детстве подарили шикарную энциклопедию, и ты все потом прочитал, нашел, составил библиографию, таблицы, и раскрасил фломастерами, а теперь вот убивают все самое лучшее.

– Ну, теперь-то ты ее не просрешь, Флери?

Она зашла в больницу с цветами, в золотистом платье, не вечернем, а простом, под семидесятые, все за счет ткани – нежной, мягкой, как шелк, шерсти; в высоких сапожках под колено, на высоких каблуках; цвета слоновой кости и будто кружевные; «сапоги в дырку, на фига?» спросил после покупки практичный Аксель, средний брат; и зонт золотистый, прозрачный; и желтый плащ в ромашку; солнечный луч, а не девушка; и картина подмышкой, завернутая в коричневую бумагу и полиэтилен; и подарочный золотистый, парчовый, пакет; она боялась, что они все сейчас будут стоять в коридоре, пить кофе и курить, в больнице нельзя курить, но им-то все можно; такие же опасные, как когда-то французские романы, абсент, молодые революционеры-террористы; но в коридоре, рядом с его палатой, стояло всего лишь двое – и один из них был Тео, знакомый; она вздохнула еле слышно с облегчением; мальчик из клипов Леди Гаги; черноволосый, взъерошенный, зеленоглазый, тонкие малиновые губы с ямочками, черные ресницы с веер величиной, черные перья, а не ресницы, тонкий нос с горбиночкой еле слышной, римской, веснушки на белой коже, летние, восхитительные, как земляничный джем с корицей; в белой рубашке, зеленом жилете, черном узком галстуке, черных брюках, зеленых кедах; мальчик-мохито; свежий и пьянящий; он поднял на нее глаза, улыбнулся; «привет, эээ… Изобель?» она кивнула; второй парень смотрел спокойно и тоже улыбался, так хорошо, будто готов был подхватить и перенести через лужу, закружить; он был чуть-чуть повыше Тео, но постарше – года на три; потрясающий воображение – шикарные фигура, ноги, плечи – легкий и сильный, как молодое дерево; тонкие черты лица, светлые волосы шапкой, и необычные глаза – светлые, желтые, как у кошки; он показался ей очень знакомым; будто встречаются каждый день на остановке, или в супермаркете, но никогда не обращают друг на друга внимания; он был в узких, даже вызывающих джинсах, темно-синих, клетчатом пальто, серой футболке с капюшоном, в тяжелых дорогих ботинках, со шнуровкой, из тонкой блестящей кожи.

– Я Грин, – и тут она вспомнила, где видела его – на плакате на двери своей комнаты, покраснела, чуть не выронила все – зонт, пакет, картину.

– О, я знаю вас… Вы из группы…

– Ну да, – сказал он, приподнял брови – тонкие, золотистые, будто выщипанные; вообще, в нем было что-то от немецких актрис, – Марлен Дитрих, Ренаты Мюллер, Анни Ондра – эти одновременные роскошность и строгость черт, изощренность. – А Вы…

– Я к мистеру Флери, я… – она покраснела густо, но набралась смелости и прыгнула, – я в него ужасно влюблена; притащила подарков.

– О, – только и смог ответить Грин; но ему, похоже, было приятно, что не в него; видимо, это был самое большое неудобство в его жизни – быть знаменитостью, не математической, а сексуальной; Тео же не слушал – подошли еще двое ребят и принесли кофе.