– Нет, конечно. Дом твоих родителей надо облить бензином и поджечь. А у меня есть очередная развалина – в Провансе; в доме никто не живет уже лет двести, а виноградники, сад и огород арендует кто-то из местных; Питер Мейл даже писал про мой дом; он считается шедевром архитектуры; роман целый, якобы его купила молодая пара, восстановила и устроила в нем отель. Его правда каждые три дня кто-то хочет купить, но я не продаю, вдруг кому-то пригодится. Рози Кин же пригодилась. Возьмешь? Я все равно уже отписал его тебе. Собственно, я за этим и ездил в Лондон – оформлял документы. Мне кажется, у вас с…
– Изобель…
– … с Изобель всё там получится. Там полно того, что ты любишь – оливкового масла, базилика, сыров, лаванды. Отель откроете.
– Габриэль?
– Да, Изерли?
– Я даже не знаю, что сказать. Я Вас люблю.
Ван Хельсинг засмеялся; он уже почти спал.
– Я тебя тоже, девочка моя. Я нагло сплю на твоей кровати в обуви и пальто… можно?
Когда ван Хельсинг заснул, Изерли нащупал катетеры и дернул их аккуратно, кровь промокнул ватными тампонами – они лежали на столике у кровати; свесил ноги, нашел тапки – смешные, огромные, теплые, коричневые, плюшевые, медвежонки, где такие взял Ричи, суровый фанат французского рэпа – непонятно; и вышел из палаты; в коридоре никого не было – ни посетителей, ни персонала; гудели, как пчелы, лампы дневного света – хотелось отмахнуться; и только в конце коридора сидел Йорик – он тоже спал; на этих ужасных пластмассовых креслах; руки в карманах красного пальто – в синеватом свете оно казалось лиловатым, пурпурным; будто кардинальская или королевская накидка; затылком упирался в стену позади кресла, рот приоткрыт; даже в этом мертвящем свете лицо его было полно красок – будто в город пришла осень; Изерли опустился на пол и обнял Йорика за колени. От его прикосновения Йорик проснулся с каким-то звуком музыкальным – будто во сне он пел песню, и она застряла в его горле, попыталась пройти в этот мир; схватил Изерли за руки.
– Что ты делаешь?
– Прости меня, Йорик.
– За что? ты ни в чем не виноват…
– Виноват. Ты дал мне сил прожить этот год, но я ничему не научился за этот год, не нашел себя, не научился жить сам… и кому-то опять пришлось биться за меня… Прости, – Йорик отталкивал Изерли, но безуспешно – Изерли держал его мертвой хваткой, будто падал в пропасть, в огненную реку, и тащил за собой. – Ты считал мое дело закрытым, вшитым в папку, сданным в архив; а я тебя предал… Прости, что это… что это был не твой подвиг.
Йорик перестал сопротивляться, оцепенел, будто попал в пещеру, полную ловушек археологических: ядовитых насекомых, проваливающихся под ногами плит.
– О чем ты говоришь?
– О том, что не ты спас мне жизнь.
Йорик вспыхнул; будто на сцене от настоящих факелов занялась декорация, и все кричат, бегут, давка, паника; засмеялся.
– Ты прав, Изерли… ты бьешь в самое солнечное, как Роб в спарринге… да, я злюсь. Потому что я завидую. Этому треклятому Визано. Я должен был спасти тебя, ты моя принцесса.
Он схватил Изерли за волосы и сжал, будто собирался бить. Или целовать.
– Йорик… мне больно.
– Тебе же всегда больно. Теперь не нравится? – Йорик сжал Изерли еще крепче, поднял лицо Изерли, чтобы увидеть, как ему больно; как он красив и бледен; как Лора Палмер.
– Нет, не нравится. Отпусти, Йорик.
Йорик сполз на пол рядом с Изерли, обхватил его всего.
– Прости меня, Изерли.
Они сидели на полу, обнявшись; два смешных мальчика – один в красном пальто, другой в белой пижаме; и мир кружился вокруг них, как Вселенная – вокруг Солнца; мир в ореховой скорлупке; лампы гудели тихо-тихо, будто боясь пропустить слово.
– Йорик…
– Мм…
– Мне не нравится быть принцессой. Не надо меня делить.
– Ты принцесса, Изерли, смирись, ты наша девчонка.
– Я не стою твоей полжизни, Йорик.
– Каждый из нас отдал бы за тебя, не колеблясь, всю жизнь.
– Я ведь не принцесса, Йорик… вы просто любите подвиги.
– Нет, мы просто любим тебя.
– А ты сраная звезда. Уехал звездить… и теперь мучаешься… ты бы уже решил, чего ты хочешь – быть звездой или спасать людей, ловить их над пропастью во ржи…
– Я знаю. Мне так фигово. Я не могу… не могу выбрать. Может, я больше ни на что не гожусь – я так невнимателен. Я думал, что Визано – дракон, а он святой Георгий… я думал, что спас тебя, а ты все это время влачил существование призрака…
– О, да… Каспер, ваше персональное привидение…
– Не смейся. Помоги мне лучше.
– Я? Я же только чаю могу налить, – и Изерли понял, что он может – помочь; взять на руки, отнести, как ван Хельсинг, на край света; он просто привык считать себя самым слабым; а теперь он… не супермен, но – нормальный; это как проснуться зрячим после временной слепоты – потерять линзы контактные, а потом всё никак не купить; тонкие личные цветные переживания.
– Что ты чувствуешь, Изерли? Он отдал тебе пол своей жизни – Визановской, полной бриллиантового блеска и хромированной стали – Визано… что ты чувствуешь, Изерли? – Йорик держал Изерли так крепко, будто они на карусели, и не пристегнулись.