Рассказы о Розе. Side A

…Из больницы Изобель пришла в сумасшедшем, рок-н-ролльном настроении; она была в силах двигать горы; кроить течения рек; что-то из марвеловских комиксов; а потом настроение начало угасать – как закат; она подумала, что Изерли – это песенка Кейт Перри: «Ты меняешь свои решения, как девчонка облачения. ПМС у тебя, как у суки, считаю я. Ты в мыслях сидишь и загадками говоришь, наверное, ты не то, что надо мне… То холод, то зной, то да, то вдруг нет, то один, то со мной, то весёлый, то злой. Ты прав, но ошибаешься, всё время меняешься. Дерёмся и разбегаемся, целуемся и обнимаемся. Ты, ты ведь не хочешь остаться, ты, но тебе некуда деваться, то холод, то зной, то да, то вдруг нет, то один, то со мной, то весёлый, то злой. Кто-нибудь, позовите врача, приступ биполярной любви у меня. На американских горках я застряла, не могу добраться к началу… Ты меняешь свои решения, как девчонка облачения…»; сначала это её смешило, и она послушала «Hot N Cold» раз двадцать; а потом стала мучиться, что все сама нафантазировала – он и не думал влюбляться в нее; просто себя проверял – может, не Бог ему предназначен; может, попробовать с девушкой замутить; иначе как же узнаешь – только эмпирическим путем, как предполагали Бэкон и Гоббс; и спать она легла совсем угасшая; в депрессии и раздрае – как гостиная после большой вечеринки; это я будто девчонка – влюбленная в кинозвезду, вдруг узнавшая из интернета, что он женится… она его не разлюбит, но он так недосягаем – расстояние, язык, рост, слой общества – все стены мира… Отец и братья вставали рано; она еще раньше; бегала, если нужно на рынок; потом готовила им завтрак; целовала в носы и щечки; убирала, пила кофе с молоком и сахаром; читала – сейчас это был Дик Фрэнсис, «Фаворит»; потом шла и спала еще чуть-чуть; потом готовила себе обед – отец и братья обедали на работе; дом-дом-дом: стирка, уборка; если дел было немного, она ходила в библиотеку, или каталась на велосипеде – иногда очень далеко, к морю; она знала, что их замок стоит прямо на берегу; а вот городок был далековато от моря; люди ездили на пляж на машинах; потом ужин; тихая жизнь, как пруд, зарастающий белыми лилиями; и до звонка она опять уже почти смирилась со своим серым, серебристым, перламутровым одиночеством.

А теперь… будто золотые конфетти падали ей на плечи. Она положила трубку, а внутри звенело: как ты могла так быстро разувериться, это же Он, это же Бог; его чудеса не поддельны; он не циркач; не Гарри Гудини; он настоящий волшебник; отец пил кофе – они любили одинаковый: очень горячий, очень сладкий, с очень жирным молоком; он всё понял, всё услышал; улыбался в чашку; а вот братья сидели и молчали тяжело; молчание можно было даже взвесить – примерно с собрание сочинений Бальзака.

– Это с кем это ты еще не целовалась по-настоящему? – спросил Шейн, старший.

– Со своим будущим мужем, – она подошла к плите и включила её, как ни в чем не бывало; кормить-то их надо.

– Это с кем?

– С парнем из Братства Розы… из замка, – сказал сердито Брэди. – Весь город уже болтает. Она вчера бегала к нему, вся разодетая, в больницу. И подарила ему мамину картину.

– Папа разрешил.

Они посмотрели дружно на отца.

– Я разрешил, – ответил отец.

– Ничего не понимаю, – Шейн стукнул ладонью по столу; всё из посуды звякнуло жалобно. – Может кто-нибудь сказать по-человечески, что происходит? Причем тут парень из замка? Разве они не монахи? Или ты собралась в монахини?

– Он не монах… в общем… он просто там живет… и мы познакомились; на рынке; он любит готовить, он у них вроде как повар…

– Вроде как повар? И где же вы будете жить, когда поженитесь? Там?

Она покраснела, стиснула зубы. Молчать было плохо, но она еще не придумала ответов. Она сама их не знала.

– Они будут жить здесь, если всё сладится, – сказал отец. – Или где им захочется; в Провансе откроют отель; с верандой в клетчатые скатерти. Главное, что наша девочка любит, и её тоже любят. Как это, Изобель? На что похоже?

Она чуть было не сказала про Кейт Перри; но это была не Кейт Перри, конечно; она вспомнила, как они танцевали под Фрэнка Синатру; но Изерли не был таким роскошным, как ночной Нью-Йорк; он был тонким, нежным, хрупким… как расцветающий розовый куст – каждый день вскакиваешь посмотреть, ну что же там – столько бутонов, но они все еще закрыты; и вот… однажды… розовый кулачок раскрылся… и там – Дюймовочка… Изобель вспомнила, как Тео читал Рильке посреди фермерского рынка.

– Пап… это как… Энди Уильямс поет «The time for us»…

Отец подумал, кивнул; сказал: «это… чудесно; я так рад за тебя»; накрыл своей ладонью ее – большой, теплой – как пледом мохеровым; но такой он был грустный; как он скучает по маме, подумала она, как же это ужасно, наверное – жить без того, кого ты любишь больше всех, всего на свете; это как вернуться с войны и не научиться жить в мире.