Рассказы о Розе. Side A

В восемь утра в больницу поехали Роб и Тео; был туман; такой густой, что даже леса было не видно; будто лес и Рози Кин, и горы, и море – это оставляемый на зиму дом; и вся мебель накрыта белыми чехлами; и джип шел сквозь туман бесшумно, будто огромный парусный корабль, таясь от врага – всё цепи перемотаны, ничего не звякает, фонари погашены, экипаж молчит – «Хозяин морей: на краю земли»; Роб включил негромко радио; «я подремлю немного» сказал Тео; «конечно» ответил Роб; из-за тумана казалось, что джип давно уже на дне моря; Тео думал, что заснет мгновенно, но его укачало из-за этой безвоздушности; он смотрел на Роба сквозь ресницы; он впервые с ним был наедине; Роб был в черных кожаных штанах и сапогах; черном свитере – воротничок и манжеты белой рубашки навыпуск; красивый, как Хан Соло; не свистит, не напевает, курит только и смотрит вперед на дорогу, настороже – вдруг кролик или кошка или бегущий ребенок; «я ничего о нем не знаю, – подумал Тео, – ничегошеньки; откуда он, что любит на завтрак, что читает на ночь; он как шикарное здание, закрытое на реставрацию уже несколько лет; музей драгоценностей; идешь мимо на работу и думаешь – там полно сокровищ; они похожи с Визано; как двоюродные братья; как из одной римской семьи – патрициев, сторонников Помпея, Брута и Кассия»; а потом все-таки задремал; и снилось ему, будто он в чей-то роскошной квартире – черный пол, черная и красная мебель – ищет какие-то важные бумаги, а находит детские книги и начинает их читать, хотя надо спешить-спешить; «приехали» разбудил его Роб, постучав по плечу нежно; дабы у Тео не случился приступ страха и сердцебиения от внезапного пробуждения; Тео просто открыл глаза, обнаружил, что Роб в дороге накрыл его пледом – оранжевым, пушистым; улыбнулся ему; Роб улыбнулся в ответ; «приедем в Рози Кин – выспишься» «всё в порядке, спасибо»; и они поднялись на третий этаж, где держали Изерли; и застали просто сцену из Шекспира – алый занавес раздвигается, все герои на местах, и вот-вот начнется: ван Хельсинг спит на кровати, в верхней одежде, ботинках, раскрыв трогательно рот, эдакий Марти Макфлай из «Назад в будущее»; Тео в очередной раз подивился его красоте – не женственной и не суровой; бархатной, кофейной; роскошной, барочной; и у этого человека нет ни одной фотографии – нельзя; только портрет в семейной галерее; Ричи спит в кресле, – голова на плече, белокурые пряди на безупречном высоком одухотворенном лбу, тени от ресниц серебристые, и рука почти касается пола – длинные романтические пальцы, – будто позирует Делакруа. Йорик и Изерли спят на диване, зарытые в черно-белые пледы, как солдаты в окопы Первой мировой; Изерли в пижаме и тапках – огромных, в форме медвежат; Йорик в одежде – рубашке, пуловере клетчатом – вишневом с черным; пальто его красное валяется на полу, Тео даже вздрогнул – это было первое яркое пятно за утро; будто лужа крови, натекшая с запястья Ричи-Марата; «надо будить» сказал Роб самым обычным на свете голосом – Тео понял, что Роб не увидел всего этого – пятна пальто, Делакруа, Марти Макфлая, окопов Первой мировой; это всё его, Тео, картиночное воображение; уносит в чернильные края; улыбнулся – значит, действительно всё в порядке; а Роб уже толкал ван Хельсинга, Ричи, Йорика – уже не так бережно, как Тео в машине; а будто сержант: «подъем, подъем, даю вам ровно минуту; давайте, самовлюбленные каракатицы, если кто не успеет, не дам спать целую неделю» – что-то из репертуара «Солдата Джейн»; только Изерли никто не будил; да он и не проснулся бы; без катетеров у него опять поднялась температура; Ричи заскрипел зубами; завернул его во все пледы; дал ван Хельсингу на руки; потом Ричи с Тео собрали все вещи, лекарства – для вещей – их было немного: посуда, из белого стекла, несколько пижам, полотенца, книги – была наготове шикарная красная сумка с золотым цветочным узором; «картина» сказал Ричи; «ну давай я понесу, кому как не мне носить картины, я рожден для этого: носить туда-сюда Гогена, ван Дейка, всё такое, – ответил Тео, – главное, стекло не расшибить; вот тарелки с горячим грибным супом в кафе носить – это уже почти высшая математика»; он опять начал побаиваться Ричи – вернее, стеснялся, поэтому нес всякую чушь, шум; Ричи усмехнулся; надел серое приталенное короткое пальто, завязал крест-накрест шарф – черный, отливающий сапфировым, отчего глаза Визановские стали совсем синими – второй яркий цвет за утро; и вышел с сумкой; Тео завернул картину бережно в бумагу, замотал скотчем; и вдруг испугался – подумал, что Визано ждет его за углом, чтобы подставить подножку; Тео упадет и разобьет картину Изерли; ведь картину подарила девушка, нельзя, чтобы она попала в Братство; он сел на пол, и сидел, и накручивал сам себя; с этой картиной в обнимку; в пустой палате; пока дверью не хлопнул Роб.

– Ты где, Адорно? Мы тебя заждались все, Изерли надо срочно в кровать с капельницей… а ты тут расселся…

– Да я… – Тео так обрадовался, что за ним пришел Роб, что сразу мгновенно придумал, почему он всех задерживает. – Я тормоз, прости…