– Ну, ему нужен секретарь, личный помощник. Человек, который будет встречи все контролировать, билеты в самолет, режим дня, завтрак, обед, ужин, речи просматривать, таблетки носить с собой от головы и поноса – что обычно делают помощники?
– Э… я не знаю. С одной стороны, это Йорик – жить с ним – чудо – он же человек, о котором потом будут писать в школе доклады старшеклассники, с другой стороны – разве ты этого хотел?
– А чего я хотел?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю.
Они молчали.
– Йорик… Он же будет Папой, ты же понимаешь. А Ван Хельсинга же не Церковь интересует, а мир. А Йорик… его все полюбят, он такой.
– А ты… будешь просматривать речи Папы…
– Таблетки от поноса забыл…
– Но это… ты столько рисуешь, у тебя всё получается.
– У меня всё получается, я человек-оркестр, Микеланджело Буонарроти. Представляешь, мне из Гель-Грина позвонили, они собираются ставить статую святого Каролюса над городом, на горе, чтобы он смотрел на порт, – я знаю это место, это потрясающе – они обратились к ван Хельсингу за материалом – фото там, у него же самый большой в мире архив по Каролюсу Дюрану собран, а он дал им мой рисунок… тот, что я в Братстве ему подарил… и они просто позвонили мне, решили, что так проще – чтобы я им эскиз памятника сделал, и еще церковь для моряков разрисовать предложили, ее из бывшего маяка сделали – так много всего; я еду в Гель-Грин, домой на каникулы, работать!..
Вот Церковь и позвонила Тео – и он выбрал не её; Дэмьен испытал какое-то облегчение, с одной стороны – с другой – горечь – предложение было не из тех, что достойны Тео; пошел в душ – вода послушно уходила в сток; вот чудное знакомство; он в жизни бы не общался нарочно с таким парнем как Кори – работягой, атеистом, а тут вышло всё так легко… Надел позавчерашнюю одежду, посмотрел на розу на прощание – «Роуз-Роуз, остаешься за старшую» – он занес ее в дом – после спокойной звездной ночи утро будто устроило кому-то скандал – холодное, ветреное, рваные серые тучи несутся по небу – в ожидании первого снега – и вышел – что-что там в мире; вызвал лифт.
– Эй, там, на девятом, остановишься на шестом? не в лом? – крикнули снизу, молодой хриплый женский голос.
Дэмьен послушно нажал кнопку «шесть»; в лифте появилось новое высказывание: «твоя голова развалится, если в ней ничего нет» – разумно, подумал Дэмьен; лифт дернулся, как человек, у которого внезапно что-то заболело посреди интересного разговора, и остановился; двери – разного цвета, видимо, из двух сломанных лифтов получился один целый – разошлись и впустили милую маленькую, почти карлицу, очень накрашенную рыжую девушку, жующую жвачку – сразу запахло клубникой и мятой; в ушах огромные серьги – павлиньи перья на цепях; короткая юбка с поясом из металлических пластин, и тоже цепи; короткая кожаная куртка-косуха, разноцветные свитера один на другой, полосатые гетры и сапоги-кеды; полу-мальчишка, полу-старушка.
– О, привет, ты тот монашек, который вместо Маттиаса и той лахудры живет?
– Я не монашек. Я библиотекарь.
– Есть разница?
– Ну, в общем, да.
– И в чем?
– Монахи молятся, выполняют работу, которую им поручил орден, а я делаю то, что хочу… ну, а хочу я сидеть в библиотеке, подбирать людям книжки, писать про книжки…
– Прямо триллер, как ужасно… скучно! – она расхохоталась. – А ты чудо какой хорошенький, ты вообще в курсе, что ты миленький, где таких делают? Так ты не монашек? Значит, с девочками или мальчиками спишь? Приходи сегодня, у меня мужик будет, но уйдет к восьми. Телек посмотрим, поп-корн сделаю. Ты как любишь – с карамелью или с солью, жестко-мягко? Вот Маттиас монашек, ему нельзя, так жаль… Ты ему передай, чтобы не обижался, хоть я на тебя запала с сегодняшнего дня, он всегда в моем сердце.
Дэмьен тоже засмеялся – такая забавная была эта девушка, шумная, яркая, как большая экзотическая птица на птичьем рынке – «пап, а кто это? давай купим» «вот продавец говорит, что он даже не знает, что она ест» «пап, ну пожалуйста, давай купим… мы ей положим разной еды, а она что-нибудь выберет; а с этим дядькой она с голоду умрет; а она такая красивая, пап».
– Передам обязательно.
– Так спишь с зайками разными?
– Нет, не сплю.
– Но ты же можешь.
– Могу. Но я не сплю, потому что… потому что я скоро собираюсь принести обеты Церкви, и как-то это странно…
– Че странного? Наоборот – пользуйся – ты же еще не принес… эти…
– Обеты. Но вот Вы влюблялись когда-нибудь?
– Да тыщу раз.
– И Вам хотелось с кем-то спать другим, не любимым?
– Слушай, ну я же такая… импульсивная… я могу спать с другим… и сама всё порушу… но это я… я тебя поняла про любовь. И что?
– Так вот я так люблю Бога и книги – эта любовь, как вода, как воздух, заполняет для меня до краев, и ничему другому в моей жизни уже нет места – его просто нет – всё занято – понимаете?
– Но с Богом же не потрахаешься. Или ты про сам-с-собой?
– Нет, я про… например, есть художник. Он рисует картины, и получает от законченной картины больше удовольствия, чем например, от секса. И, конечно, картины рисовать ему становится интереснее, чем что-то еще.