Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Стихотворение это написано поэтом, выпущенным из камеры пыток, человеком в состоянии тишины и покоя… Возможного, конечно, покоя. Репрессивная система, несмотря на жесткий институт прописки, ею же изобретенной, стремилась постоянно передвигать, перемешивать людские пласты и потоки Ленинграда, сводила партийные счеты, затем началось чудовищное переселение народов. В движении, в дороге, вне стен своего дома человек покорен страху, слаб и беспомощен. Массы людей легко превращались в стада под бичом погонщика.

Все мы были овцами, которые дают себя резать, или почтительными помощниками палачей, потому что не хотели переходить в отряд овец. И те, и другие проявляли чудеса покорности, убивая в себе все человеческие инстинкты.

Надежда Мандельштам. «Воспоминания»

Пытка и безумие, безумие и пытка…

Допросы начинались ночью, когда весь многоэтажный застенок на Литейном проспекте озарялся сотнями огней, и сотни сержантов, лейтенантов и капитанов госбезопасности вместе со своими подручными приступали к очередной работе. Огромный каменный двор здания, куда выходили открытые окна кабинетов, наполнялся стоном и душераздирающими криками избиваемых людей. Вся камера вздрагивала, точно электрический ток внезапно пробегал по ней, и немой ужас снова появлялся в глазах заключенных. Часто, чтобы заглушить эти вопли, во дворе ставились тяжелые грузовики с работающими моторами. Но за треском моторов наше воображение рисовало уже совершенно неописуемое, и наше нервное напряжение доходило до крайней степени.

Николай Заболоцкий. «История моего заключения»

От рождения до институтских лет в Москве автор этой попытки литературного монтажа жил в Ленинграде, рядом с «серым», или «Большим», домом, в трех минутах ходьбы от него, на углу Кирочной и Литейного. Чтобы попасть к Неве, нужно было пройти мимо гэбэшного гнезда, страшного даже в вегетарианское сравнительно, конечно, время. Пройти мимо мрачного здания, украшенного, как упоминалось, по фасаду кладбищенскими плитами.

Все мы, мои друзья и я, как правило, никогда не приближались к месту, невольно внушавшему ужас, а переходили улицу и пробирались к набережной вдоль Артиллерийского училища им. Фрунзе. Даже нам, ничего тогда не знавшим о пытках, не хотелось приближаться к бетонному, бесцветному кубу, так непохожему на веселое барокко или классику домов рядом. Мы тоже были безумны, потому что страхи родителей попали в нашу кровь и мозг неведомыми, тайными путями. Не только страхи отца и матери, но и прадедов наших.

Поистине красной нитью проходит через всю историю России это прямо-таки необычайное пристрастие агентов правительства к телесным наказаниям. Одни мучили для утоления своей алчности, другие идейно, с сознанием пользы жестоких мер, третьи сладострастья ради, в безумном экстазе, пьянея от крови и стонов, или, наоборот, с верным расчетом опытных математиков «с тихостью», наслаждаясь медленным терзанием своих жертв.

Е. Молчанова. «Современное положение», 1910 г.