Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»]

Егор так и замер с вытянутой рукой. Пес вздернул губу. Обнажились клыки. Животный внезапный страх сжал сердце Егора, рука невольно поднялась на уровень шеи.

Султан зарычал глухо, злобно, потом неспешно повернулся к забору и полез в широкий прорытый лаз.

Егор расслабился.

Рубашка взмокла, и он почувствовал, что замерз и дрожит. Он уже понял, что собака не тронет.

— Султан! — чуть не плача, крикнул он. — Султан!

Пес уходил не оглядываясь.

— Султан! — снова крикнул Егор.

Он готов был бежать за собакой, но на тропе уже никого не было.

— Ма-а-рия… — прошептал он и бессильно обвис на крепком штакетнике.

Пахнуло горечью увядшей полыни.

Холодный северняк шевельнул редкие поседевшие волосы Егора.

Флотский

Романовы взяли щенка, когда ему исполнилось два с половиной месяца. Откровенно говоря, не хотелось мне отдавать барбосика людям, которых мало знал. Я далеко не уверен, что собак любят все.

Ну да что уж там — отдал и отдал…

Породы его мать Найда не ахти какой знатной: лайка с помесью еще бог знает кого. Но умница, каких мало встретить и среди чистопородных. Впрочем, здесь многое зависит от воспитания.

Помнится, взял я Найду четырехнедельной. Этакий маленький тепленький комочек. Три ночи щенок жалобно скулил, скучая по матери. Возьму в руки — успокоится, отпущу — плачет. Дитя и только. А уж с тряпкой да бумажкой походил я по комнате, однако не бил. А вот так: лишь присядет — хвать и на улицу. Приучил. Подросла, и тут началось чистое бедствие. Забыл спрятать ботинки, глядишь — сгрызла. Скатерть потянула — обед на полу и осколков куча. Не обижал: сам виноват, не будь раззявой. Воспитываешь щенка, себя воспитывай. Словом, концерты устраивать Найда ох как умела. Но и это прошло с возрастом. С семи месяцев я ее воспитывал по всем правилам науки. А уж отплатила она мне сторицей.

Сам Романов Василий Степанович — человек степенный. Как-никак, главный бухгалтер. Низкого роста, с брюшком и лысинкой — добряк и флегматик. Он же кассир, счетовод и вся бухгалтерия маленького поселка. За него я был спокоен: если уж не будет пользы, не будет и вреда. А вот супруга его — истинный дьявол, не в обиду женщинам будет сказано. Холерического темперамента, влюбленная в своих кошек и ни в кого более.

Детей у Романовых не было, и я тешил себя надеждой, что мой щен найдет в этой семье если уж не любовь, то по крайней мере уважение.

Но увы…

Дали щенку имя, как и водится в любом человеческом обществе. Но какое имя, на смех курам. Пупс. Иное дело — такая кличка породе терьеров, болонок, ну стерпела бы такса, а для лайки, почти овчарки, даже оскорбительно.

Не долго Пупс прожил в комнате. После первых лужиц, что он по ребячьей несмышлености позволил оставить на ковре, его выдворили в коридор. И долго еще Пупс слышал визгливый голос хозяйки и тихий баритончик хозяина. Потом баритончик смолк, а визгливый голос все еще разносился по всей комнате, проникал в коридор, вылетал на улицу. Скули не скули, думал Пупс, никто не пожалеет.

Только не в его характере сидеть без дела, тем более что режутся зубы. Кажется, вот подходящий предмет с высоким каблуком… Возьмем. Поиграем, погрызем… И Пупс самозабвенно увлекся этим занятием. Скрипнула дверь. Сильный пинок — и, перевернувшись, Пупс заскользил в дальний угол. С Душераздирающим визгом легче перенести боль в боку. Пупс визжал как поросенок.

— И поделом тебе, псина, — еще визгливее был голос хозяйки. Ее не перевизжишь.

И щенок смолк. Ничего, думал он, заживет как на собаке.

Побыть бы одному, продумать свое положение. Но в коридор вышла кошка. Пушистая, прилизанная, откормленная. Она надменно выгнула изящную спину и хотела пройти мимо. Но не тут-то было. Пупс вспомнил старые обиды. Правда, царапаться мы не умеем, но попробуем припугнуть:

— Гав! Гав!

Ага, выгнулась дугой!

— Пшик…

Шипи, шипи — не испугаешь.

— Гав! Гав!

Пятишься?! То-то. Это тебе не комната.

— Гав!..

Кошка прыгнула на подоконник. Пупс осмелел и залился звонким торжествующим лаем. Дверь скрипнула, и снова пинок. Пупс взвизгнул не столько от боли, сколько от обиды. Дверь скрипнула еще, и появился хозяин.

Тихий баритончик. Визгливый голос.

Веревка на шее.

И угол дома…

Туда дернемся — веревка, сюда — веревка. Ляжем, поскулим, авось кто пожалеет. А рядом ходят, бегают, летают. И вода. Много воды, синяя-синяя, там плавают птицы. Вот бы побегать, полетать и поплавать. Но веревка не пускает. И Пупс опять заскулил.

Когда я увидел щенка, изнывающего под открытым небом без воды и пищи, мелькнула мысль забрать его. Но в тот день я получал расчет, и портить отношения с главным бухгалтером не хотелось.

«Получу деньги — выкраду щенка», — подумал я и пошел в контору.

Завертелся, торопясь на уходящий катер, забыл про Пупса и уехал. В конце концов, он же не беспризорный.

Найду свою я оставил Коле Козлову, хорошему товарищу, охотнику-любителю. За нее я был спокоен. Козлов любил собак.