Рассказы о товарище Сталине и других товарищах

И было очень красиво. Озеро это нельзя описать простыми человеческими словами. Это было чудо природы, возвышенное и романтическое. Со всех сторон слышались писательские восклицания, оценивавшие неслыханную красоту этих мест. Восклицания эти, в основном, были выразительны и лаконичны. Те, кто знают анекдот о том, как русский человек описывает салют: «Сначала..., а потом...!», может, примерно, составить себе представление о тех писательских восклицаниях. Но они были действительно восхищенными и искренними. Вот теперь и вы поняли, как красив и величественен Иссык-Куль.

Наши хозяева расстелили огромный ковер на берегу озера. Подъехал грузовик, груженный баранами и колхозниками. Колхозники вытаскивали баранов и прямо на наших глазах резали им горло. Потом с них сдирали шкуру и рубили на шашлык. Для городского жителя сцена ужасающая. Ящики с коньяком и вином, фрукты и овощи, дыни и арбузы — все это прибавляло красок и без того ослепительным видам Иссык-Куля. Мы сели на ковер, поджав под себя ноги, и я уже поднес дымящийся кусок баранины ко рту, как вдруг глаза мои вылезли из орбит: из нежных спокойных голубоватых вод Иссык-Куля показался... перископ!

— Что это! — воскликнул я, потому что моих знаний было достаточно, чтобы понять, что озеро — это часть воды, со всех сторон окруженная сушей, как же здесь может быть подводная лодка!

— Не волнуйся, дорогой! — сказал местный вождь, поднимая свой бокал. — На том берегу озера наш народ делает эти славные подводные лодки на страх всем врагам мира и социализма! Так выпьем за их здоровье, этих мирных тружеников Иссык-Куля!

Мы ели свои шашлыки и запивали их вином и коньяком. Перископ исчез в глубинах озера, розовый закат окрасил горы на горизонте. Их снежные шапки сверкали, как бриллианты, а склоны яркие, как картины импрессионистов, закрывали то, что было за ними.

А за ними был Китай.

БАТЫР

Мой друг Джек получил ранение во время войны и был отправлен в госпиталь. Тогда его звали не Джек, а Яша. Госпиталь был в Средней Азии, в Казахстане. Наверное, рана была серьезная, вот его так далеко и послали. Госпиталь стоял на территории колхоза, который назывался «Смерть буржуазии». Джек спросил у колхозника казаха, что такое буржуазия. Колхозник был весь в орденах и медалях. Весь халат был увешан. Батыр!

— Не знаю, — сказал колхозник. — Но наверно это был хороший человек, иначе зачем же русские хотят, чтобы он умер?

ДВЕРЬ

У меня в доме в Вашингтоне раздался телефонный звонок.

— Это я, — сказали в трубке. — Хочу тебя видеть.

— Кто это?

— Ну я, я...

— Ну что ты меня разыгрываешь?

Он шепотом, неразборчиво назвал фамилию. Это был мой московский друг. Он приехал в Америку по туристской путевке. Он был очень знаменитый актер.

— Ну что ты шепчешь? — сказал я. — Здесь не подслушивают...

— Много говоришь, — прервал он. Он мне не верил. Он думал, что нас всюду и всегда подслушивают. Я приехал за ним в гостиницу и послал чужого мальчика вывести его на улицу, к моей машине. Такое он поставил условие. Кепка у него была натянута на глаза, воротник плаща поднят. Ну как в фильмах о шпионах тридцатых годов. Я дал мальчику доллар, и мы рванули ко мне домой. Через три мили он сказал:

— Здорово, старик!

— Здравствуй, дорогой!

Мы подъехали к дому.

— Что ж ты дворники не снимаешь? — изумился он.

— Дворники? — я и забыл про дворники, как их снимают, чтобы не украли. — У нас не воруют...

Он смотрел недоверчиво.

Я показал ему дом.

— Зачем тебе столько комнат? — сказал он. — Вас же всего трое. Какой у тебя метраж?

Я не знал, какой у меня метраж.

Он сказал:

— Знаешь, что я пою, когда смотрю на эти ваши витрины, машины, дома? Я, как советский человек, пою: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна!..». Ну я понимаю, — сказал он, — это тебе ЦРУ к моему приезду выдало дом, машины...

— Жену, ребенка, — сказал я.

— Верно! Но нас на мякине не проведешь! Что ты мне свои этажи показываешь! Я, может, тоже получил разрешение пробить дверь!

— Куда?

— Понимаешь, — сказал он, — я недавно опять женился. Моя жена живет со мной на одной лестничной площадке в нашем кооперативном доме. Скучно же нам, сам понимаешь, ходить друг к другу в гости через общую лестничную площадку. Тем более, что мы расписались. Я решил пробить дверь из моей однокомнатной в ее. Нельзя. Не положено. Меняйте, говорят, две разных на двухкомнатную. Ну зачем? У нас же это все есть. Надо лишь дверь пробить. Нельзя. Но я же знаменитый! По мне девки с ума сходят. Меня начальство по морде узнает. Даже на улице оборачиваются. Я к Промыслову, хозяину Москвы. Секретарша меня без очереди. Узнала, значит. Я ему все объяснил. Он говорит: только вам, в порядке исключения. А ты все: Америка, Америка! У нас тоже теперь дверь пробита.

Я слушал горькие шутки моего товарища и думал: «Он артист, равный по масштабу и славе Марлону Брандо, Джеку Лемону... Как унизительно ему просить милостыню у этих нищих...».

ЖЕНА ПЛАЧЕТ

Когда мы уезжали, моя жена горько заплакала. К ней подошел Леон Канн, отказник, известный звукооператор, обнял ее и сказал:

— Видишь этот лозунг на стене?