— Тебе? Вот так раз! Что ж ты будешь в кроватку укладывать? Паровоз? — в голосе отца слышалась явная насмешка. Вадик покраснел.
Отец повел Веру в комнату Рузиных.
— Принимай, Женя, сестричку. Сегодня я ходил за ней в садик.
— Где же мама? — забеспокоилась Женя.
Вадик выглядывал из коридора, не решаясь переступить порог. Он боялся, что Женя его прогонит.
— Ваши мамы уехали за подарком. Получили зарплату да еще премию за…
— За содружество? — не утерпел Вадик.
— Вот, вот! — рассмеялся отец; — За экономию металла.
— Кому… подарок? — спросила Женя.
— Всем. Всем нам.
— А какой, папа, подарок? — заинтересовался Вадик.
— Н-не знаю, хитро улыбнулся отец. — Привезут — увидите.
Вадик долго ходил за отцом, выпытывая, какой же будет подарок. И почему всём? Если папа знает, что всем, то знает и какой. И почему привезут, а не принесут?
— Перестань! — прикрикнул отец. — Имей терпение.
Если папа сказал, «перестань», лучше перестать. Иначе можно угодить в угол. И плакать будет нельзя — папа очень не любит слез.
Сперва Вадик считал минуты, а потом стал расспрашивать отца о содружестве и услышал столько интересного про завод, про рабочих и инженеров, что прозевал самое главное.
Когда послышался крик Жени: «Привезли! Привезли!» — он бросился к окну и увидел грузовик, в кузове которого стояло что-то большое, покрытое материей, и рядом были грузчики.
— Подарок! — изо всех сил закричал Вадик, бросаясь к двери.
— Оденься, — приказал папа.
Вадик одевался так торопливо и потому так досадно долго, что встретил подарок уже в дверях.
— Осторожнее, пожалуйста, осторожнее! — суетилась Женя, забегая то справа, то слева.
Покупку внесли, поставили к стене под картиной. Все окружили подарок. Анна Александровна сняла матерчатый чехол.
— Это пианино, — уверенно определил Вадик.
Пианино блестело, его зеркальная поверхность слегка туманилась. Бабушка взяла белую тряпочку и стала вытирать. Папа включил свет. Отблески заиграли на крышке пианино.
Папа сказал:
— Наши мамы купили подарок для всех. Хороший подарок. Спасибо нашим мамам.
— Спасибо! — хором закричали ребята.
— Баловаться и трогать без разрешения нельзя, — продолжал папа. — Вы все будете учиться играть. Будете крепко дружить. А кто не захочет жить в дружбе… — папа взглянул на Вадика. Вадик опустил глаза, — тому не будет позволено играть на пианино.
Вадик чувствовал, что все смотрели на него.
— Я думаю, таких среди вас не найдется, — закончил папа.
— Конечно, нет, — подтвердила Женя и обратилась к Вадику. — Пианино будет стоять у вас, но оно общее, — пояснила она. — Понимаешь, для всех.
Женя от радости забыла про ссору. Еще бы. Такое замечательное пианино! Как в школе. Даже лучше. Совсем новое.
— Анна Александровна, сыграйте. Просим вас.
Папа Чудненко открыл крышку, и все увидели два ряда клавишей — белых и черных. Анна Александровна села на стул и тронула клавишу. В комнате раздался тонкий, чистый звук. Женя тихонько, радостно засмеялась. Скоро и она сядет вот так…
Тетя Дуся запела. Женя не удержалась, стала подпевать ей. И папа Чудненко присоединился к ним.
А Вадик между тем сбегал в свой уголок, собрал в охапку лучшие игрушки и притащил их. Когда кончили петь, он потянул Женю за рукав и зашептал:
— Хочешь посмотреть волчок? Мне не жалко, возьми. Вот паровоз. Вот яхта. Бери, бери! Пусть игрушки будут для всех, и мы будем дружить, как наши мамы. Ладно?
Кляксы
Год — это очень много дней; и месяцев тоже много — целых двенадцать.
Но как бы длинен год ни был, он все же прошел, и Вадик Чудненко стал школьником.
Лишь самые первые дни он позволял бабушке провожать себя до школы, а потом уж ходил самостоятельно. Ведь учился-то он во вторую смену — к чему тут провожатые?
На нем был форменный ученический костюм, ремень с пряжкой и, главное, фуражка, из-под которой он глядел с молодецкой гордостью: посмотрите-ка, школьник идет!
Вадик имел портфель новее Жениного, круглый расписной пенал, букварь в блестящей целлофановой обертке и огромную коробку карандашей — тридцати шести цветов.
Если теперь бабушка звала «Дети!», он считал, что это относилось к Галинке да к Верочке Рузиной. Когда же кто-нибудь невзначай называл его «ребенком», Вадик обижался и хмурился. Зато обращение «Эй, пионер!», которое иногда приходилось слышать на улице, было приятно, хотя оно пока и не отвечало истине. В школе его в первые дни называли не Вадиком, а по фамилии — Чудненко, и это тоже звучало ново, удивительно и почетно.
Учительница, Нина Матвеевна, молодая, приветливая, нравилась Вадику. У нее были улыбчивые ясные глаза и мягкий голос. Она посадила Вадика с Валей Гребневым, круглым, полным, как бочонок, мальчиком, у которого пухлые румяные щеки были похожи на булочки.
На первых уроках Вадик сгорал от нетерпения; он жаждал настоящего ученья, рвался считать до ста, а вместо этого Нина Матвеевна, улыбаясь, велела рисовать крючки и елочки, показывала одну — две буквы за весь день.
Вадик рисовал старательно, отвечать на вопросы вызывался первым, палочки для счета презирал — папа научил его быстро складывать в уме.