Читаем Рассказы о всякой живности полностью

Во дворе возился Евгений. Это был дедушкин внук в возрасте трех или четырех лет. Он приехал гостить к деду и сейчас возился с каким-то колесом.

– Дома дедушка? – спросил Минька, когда подошли к крыльцу.

Евгений даже не посмотрел. Он оставил колесо и занялся другим делом. Он хотел сосать сразу две соски. Одну соску он даже не вынимал изо рта, другую, дополнительную, поминутно пытался вставить в рот. Наблюдая эти попытки, Минька не заметил, как появился дедушка.

– Что скажете, молодцы?

Минька и Стасик молчали.

– А ты, Евгений, в крапиву не ползай, – обратился дедушка в другую сторону. – Крапива нонче вон какая кусачая.

Дедушка сел на крыльцо.

– Садитесь и вы, – сказал он.

Минька сел. Стасик тоже. Все опять замолчали.

– Ну, так чего? – вновь заговорил дедушка. – Рыбу-то не ловите?

– Мы это… Щука… – начал было Стасик, но Минька так поглядел на него, что Стасик сразу опомнился и сказал: – Нет, не ловим.

– Дедушка, а тебя как зовут? – выпалил вдруг Минька.

– Да Костыль! – засмеялся старик.

– Не-е! Это прозвище, – сказал Минька.

– Костыль-то?

– Ыгы.

– Ну дак вот, меня зовут Иван. По отчеству Савельевич.

Дедушка вздохнул и погладил обоих по голове. Потом спросил:

– А на што вам, молодцы, мое имя-отчество?

– Мы… мы хотели узнать…

– Чево узнать-то?

– Как деготь гонят, – сказал Стасик.

– Да как. Так и гонят. Из бересты. Набьют втугую, полный куб напихают. Бересты-то. Потом закроют, щелки глиной замажут, чтобы воздух не проходил. А снизу огонь разведут…

– И потечет?

– И потечет. Ну-ко вы за Евгением-то поглядите. Я сейчас…

Дедушка долго не приходил. Наконец он появился с большим алюминиевым блюдом. В блюде лежали куски медовых сот.

– Нате-ко! Ешьте. И ты иди, Евгений.

Но Евгений по-прежнему не обращал ни на кого внимания. Даже на мед.

«Просто удивительно, – подумал Минька, – такой маленький и такой важный». Они со Стасиком поотказывались немного, а потом начали есть мед. Эх, какой это был мед! Прямо с воском ели, только во рту почавкивало. Дедушка глядел, глядел за Евгением и вдруг спросил:

– А чего, ребятушки, деготь собрались гонить? Так вот говорят, что в заводе-то беженцы поселились. Разбойники.

Минька даже поперхнулся.

– Нет, вы туда лучше не ходите, – сказал дедушка. – Чего, Евгений? Писать не хочешь? Ну, бегите, бегите…

Минька и Стасик выскочили из дедушкиной калитки.

– Слышал? – Минька дернул Стасика за рукав.

– Ага. Это мы. Беженцы-то.

– А, во как! – Минька от восторга запрыгал на одной ноге. – Знаем, знаем! Теперь знаем!

– Чего знаем?

– Как деготь гнать.

Стасик только сейчас понял, отчего так радовался Минька.

– Скорее! Поехали. Где Рыжко?

– Ох, Минька, а домой-то?

– Потом.

Они тайком проскочили в поле, туда, где оставили Рыжка. Рыжка, однако, не было.

– Эх, украли у нас мерина… – вздохнул Минька. – Придется пешком ехать.

– Идти, а не ехать.

– Ну идти! Какая разница?

Они чуть-чуть не поссорились, потому что разница все же была. Да и Стасику вдруг так захотелось домой, так ему захотелось увидеть отца и мать, что прямо жуть. Он чуть не заплакал. Минька же был таким непреклонным, таким непреклонным… Друзья опять исчезли в лесу.

* * *

Под вечер в деревне начался переполох. Бригадир, отец Стасика, не очень-то верил Клювихе, когда она говорила о каких-то там разбойниках. Он даже не стал звонить в милицию. Но вот вдруг утром выяснилось, что нет дома Катьки! С вечера оба, и отец и мать, пришли домой поздно и думали, что девочка давно спит на своем месте, в летней избе под пологом. Даже не посмотрели, чтобы не разбудить. Утром выяснилось, что Катьки под пологом нет. Побежали искать, но ее нигде не было. Кто-то, кажется мать Миньки, сказал, что Катька ушла следом за мальчишками в пионерлагерь. Родители успокоились, но ненадолго. А тут еще бригадир вдруг увидел в поле мерина, обузданного таким странным образом. Кто-то обуздал Рыжка веревочной уздой, но кто?

Бригадир прямо не знал, что делать… Уже под вечер в деревню пришел учитель Сергей Михайлович. Пока он пил чай у Минькиной матери, наступил настоящий вечер, а может, даже и ночь. Лиля вернулась домой и рассказала все новости: о том, что мерина видела обузданного, что Катька, не спросясь, ушла в пионерлагерь.

– В какой лагерь? – спросил Сергей Михайлович и вдруг вскочил с лавки. – Лагерь только завтра открывается. – И Сергей Михайлович стремглав выбежал из дома.

Ночью вся деревня была уже на ногах и никто не сомкнул глаз. Только в дом к деду Ивану Савельевичу ни один не догадался забежать: дом-то стоит на отшибе, за изгородью. Решили немедля идти искать ребят.

<p>14</p>(Дегтярное дело. Почету не идет деготь?На крыше. Третья ночь.)

Минька, Стасик и Хомутов не теряли времени зря. Да и Катька тоже. Она помогала им как могла. Они еще засветло набили кубы старой берестой и накопали у ручья глины. Можно бы уже затоплять нижние топки, но кубы-то были не закрыты. А чем закрывать? Круглые железные закрывашки, видимо, были давно потеряны. И тогда Минька сказал:

– Сделаем только один куб! Для пробы. Весь замажем глиной. На один-то куб глины хватит!

Перейти на страницу:

Все книги серии Школьная библиотека (Детская литература)

Возмездие
Возмездие

Музыка Блока, родившаяся на рубеже двух эпох, вобрала в себя и приятие страшного мира с его мученьями и гибелью, и зачарованность странным миром, «закутанным в цветной туман». С нею явились неизбывная отзывчивость и небывалая ответственность поэта, восприимчивость к мировой боли, предвосхищение катастрофы, предчувствие неизбежного возмездия. Александр Блок — откровение для многих читательских поколений.«Самое удобное измерять наш символизм градусами поэзии Блока. Это живая ртуть, у него и тепло и холодно, а там всегда жарко. Блок развивался нормально — из мальчика, начитавшегося Соловьева и Фета, он стал русским романтиком, умудренным германскими и английскими братьями, и, наконец, русским поэтом, который осуществил заветную мечту Пушкина — в просвещении стать с веком наравне.Блоком мы измеряли прошлое, как землемер разграфляет тонкой сеткой на участки необозримые поля. Через Блока мы видели и Пушкина, и Гете, и Боратынского, и Новалиса, но в новом порядке, ибо все они предстали нам как притоки несущейся вдаль русской поэзии, единой и не оскудевающей в вечном движении.»Осип Мандельштам

Александр Александрович Блок , Александр Блок

Кино / Проза / Русская классическая проза / Прочее / Современная проза

Похожие книги

Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века
Возвращение с Западного фронта
Возвращение с Западного фронта

В эту книгу вошли четыре романа о людях, которых можно назвать «ровесниками века», ведь им довелось всецело разделить со своей родиной – Германией – все, что происходило в ней в первой половине ХХ столетия.«На Западном фронте без перемен» – трагедия мальчишек, со школьной скамьи брошенных в кровавую грязь Первой мировой. «Возвращение» – о тех, кому посчастливилось выжить. Но как вернуться им к прежней, мирной жизни, когда страна в развалинах, а призраки прошлого преследуют их?.. Вернувшись с фронта, пытаются найти свое место и герои «Трех товарищей». Их спасение – в крепкой, верной дружбе и нежной, искренней любви. Но страна уже стоит на пороге Второй мировой, объятая глухой тревогой… «Возлюби ближнего своего» – роман о немецких эмигрантах, гонимых, но не сломленных, не потерявших себя. Как всегда у Ремарка, жажда жизни и торжество любви берут верх над любыми невзгодами.

Эрих Мария Ремарк

Классическая проза ХX века