Рассказы о животных

– Да пусть он едет, – сказал хозяин «хонды» гаю, – у меня все на видеорегистраторе… только время будет терять человек.

Гай секунду подумал и разрешил, махнул рукой.

Игорь вернулся в машину, нелепо попытался тронуться, не сняв ручник, потом заглох, совсем по-детски потеряв сцепление, завелся и наконец не столько в руки взял себя, сколько, помогая мозгу всеми мышцами лица и шеи, смог сфокусироваться на дороге и покатил. Совсем медленно, а метров через триста у магазина «Старт» опять остановился. Запарковался, притерся к свежему сугробу и замер, потому что от резкой, спазматической, дыханье перехватывающей, звенящей боли в спине даже не мог упасть ничком на руль. Так и сидел полчаса столбом, пока лицо не стало совсем уже сухим.

Убей меня, убей. Задави. И меня, и меня. Самое простое и легкое решение – всегда самое невозможное и недоступное на этом свете.

* * *

Когда это вошло в привычку? Заставлять себя жить? Утром с зубной щеткой в руках в полумраке ванной собирать день по кусочкам. По крупицам хоть что-то светлое, возможное выстраивать, как маячки за шагом шаг на взлетной полосе ночного поля. Чтобы хоть как-то, хоть зачем-то пробежать, уйти вперед и вверх в черную бездну неба, неотличимого от преисподней.

Наверное, после последней, неудачной, фатальной попытки перевести стрелку. Отвести нечто, накатывающее уже привычно, как страшный поезд. В две тысячи пятом, да, в две тысячи пятом, между ее вторым и третьим, уже последним кодированием, они решили рвануть на Поднебесные. Буквально. Опередить грядущий срыв с его обратной перспективой приближения, когда чем ближе, тем неопределенней и мутнее встречный свет, тем больше рыбьего в глазах, тины и тьмы.

Сначала Алка только качала головой.

– Да как я по горам, да я же тут хожу уже три года, как калека. Ты посмотри на мои ноги.

Действительно, колени из-под подтянутой вверх юбки торчали, как два пухлых кулачка. Под правым, врач уверял, и вовсе киста.

Но Игорь настаивал.

– А мы купим, ну ты знаешь, ну как они, в ортопедической аптеке, бандажи… нет, ну, черт, забыл, эти специальные наколенники…

– Ортезы, – вдруг отозвалась Алка.

– Ну да, ортезы… Самые лучшие ортезы, самые дорогие ортезы…

Слово, как птица, счастливо свалившееся с неба, блеснувшее, как ключ, хотелось повторять. Ортезы. И с каждым новым разом что-то менялось в ее лице. Эта ставшая уже привычной поволока, муть, за которой пряталось неуправляемое, неизбежное на дне, во тьме, рассеивалась. И начинало вдруг казаться, что ничего там и нет ужасного, проклятого, в прекрасной глубине ее души. Нет, если ясность, то все то же. Искра. Огненные мураши.

– Как же мы сразу не додумались, – говорила Алка в аптеке, в специализированном ортопедическом салоне на Красноармейской, где с ней возилась консультантка, открывая все мыслимые и немыслимые упаковки, прикладывая и примеривая.

– Одно лишь плохо, – шутила уже на улице, – опять мне же тебя, слона, тащить, а я-то думала ты наконец-то меня поносишь. Хоть раз-то в жизни.

Это была высшая точка вдохновения и надежды. Нормальная, прекрасная, привычная проекция, в которой он – большой, смешной, неловкий как медуза, а она, миниатюрная Алка, всегда как рыбка, молниеносна.

Но уже на следующее утро гармошка счастья, растянувшись до своего возможного, последнего предела, стала сжиматься. Сама себя стала душить.

– А ты уверен, что Запотоцкий тебе вот так вот, без предварительной договоренности, возьмет и даст отпуск? …А мне сказали Востряковы, что электрички до Лужбы не ходят из-за ремонта полотна уже почти месяц… Ты знаешь, какие предстоят нам траты в сентябре? Ни у меня, ни у Насти нет зимней обуви…

Болото возвращалось, готовилось зачавкать. Тень снова собиралась, густела, ширилась, как после прохода солнца через дневной зенит. Но Игорь надеялся успеть, перегнать и физику, и химию, и астрономию. До самой последней секунды верил, что сумеет. Все держит в своих руках. И с этой мыслью задремал на рюкзаках в зале ожидания Междуреченского вокзала после бессонных железнодорожных суток. Уже у цели. Буквально на секунду отключился лишь потому, что ощущал во сне, как наяву, ее голову у себя на коленях. Да только очнувшись, не нашел ни головы, ни Алки, и потом в полубреду до самой ночи ее искал, пока не обнаружил в каком-то подвале, в кроличьей норе немытой никогда закусочной на Коммунистической. Стеклянную.

– А деньги, откуда ты взяла деньги?

– Деньги? Какие деньги? Нету денег.

– На водку?

– На водку? Это неправда. Водки не было. Какая водка, Игорек? Я пила только портвейн. Один только портвейн и больше ничего… Нет, честное слово… Да и вообще, что ты все меня пытаешь, все спрашиваешь ерунду какую-то, я вот сама хочу тебя спросить.

– Что именно?

– А мы не опоздаем?

– Куда?

– Ну как куда? На электричку. В поход. Который час, скажи, а то я беспокоюсь? – она попыталась встать, и из кармана ее ветровки выпал его, Игоря, кошелек. Пустой.

Сначала она его самого обобрала, ну а потом кто-то находчивый уж ее. Алку Валенок.

* * *