Рассказы о животных

– Давай подумаем, придумаем… – повторяла маленькая, похожая на булочку-витушку Розка, но вела за собой, тащила для этого почему-то не в лагерь, а в лесочек, в заросли, в кусты. Кусты царапались, ветви деревьев цеплялись, а узловатые острые корни кололи босые ноги. Игорь не понимал, зачем он лезет в заросли следом за этой девушкой в купальнике. Ее круглая как солнышко спина моталась впереди и только раздражала. А когда мельканье прекратилось и выбрались наконец на узкую зеленую прогалину, раздражать стали живот и грудь, живые, сдобные, блестящие от пота. Игорь не понимал, зачем они ему сейчас и здесь, и главное – так близко.

– Ну вот, – весело объявила Розка и посмотрела радостно ему в глаза. И осеклась. Как будто что-то внезапно поняла, что-то такое вдруг увидела прямо перед собой, отчего тень набежала на ее круглое лицо и взгляд стал темным.

– Да это все случайно было, – быстро пробормотал Игорь, совсем теряясь, – я не художник, не шрифтовик, необъяснимая удача, везенье, не знаю, вдохновение… Нет, зря мы только лезли в эту гущу…

– Я вижу, – сказала Розка, помолчав. А он переминался с ноги на ногу и отражался в ее зрачках противным, толстым, лысоватым мальчиком, невероятно глупым. – Сам выйдешь… сам выйдешь или проводить?

– Сам… да, конечно, сам, – от облегчения Игорь затряс башкой и в безотчетном счастье зачем-то глупо, по-братски чмокнул Розку в лоб, и тут же, резко развернувшись, зашуршал листвой и захрустел ветвями, давая деру. Буквально унося ноги.

Потом он вспоминал не один раз позорные подробности той сцены, свое непонимание вещей простых, совсем элементарных. Чего тогда он испугался и почему всего лишь год спустя без страха, без головокруженья, легко и просто двинулся за Алкой? За теми же, если так вдуматься, открытиями, за той же, в общем-то, свободой? Ведь ничего он, кажется, так тайно, томительно и долго не хотел, не жаждал тогда и через год, как только шанса, случая, возможности вылезти из кокона. Из валенковского картофельного вечного мундира.

И на все это находился лишь один разумный ответ. Боялся, так же подспудно, тайно, что с кем-нибудь случайным, как те кавказские хребты, плакаты зубной пастой и девушки роскошных волжских очертаний, из кожуры, из валенковской оболочки лишь палец высунет наружу, лишь ухо. На четверть лишь освободится, на треть, наполовину. И только с Алкой, да, с Алкой, словно знал заранее, все выйдет так, как надо, полностью и разом.

Простой инстинкт жука-точильщика. Ждущего свою птичку. Свой персональный клюв.

* * *

Как эта тачка ему мешала! Все она делала не так. Именно тогда, когда он нервничал, спешил и торопился. Сначала на правом повороте с Мичурина на Университетский мост комодик «А-стошестидесятого» зачем-то стал пропускать машину, заходящую на мост с той стороны перекрестка слева. Зеленый глаз светофора от изумленья заморгал, и вспыхнул красный.

– Ну что же это такое!

Через прямое, как витринное, но густо заиндевевшее заднее стекло карманного «мерседесика» Игорь не видел, кто же так водит. И злился. Только злился, глядя на три тонкие стрелки вечных фашистских часиков, навсегда замерших одновременно и на без двадцати двенадцать и на двадцати минутах первого.

«Все сразу им подай – и полдень, и восемь вечера, и четыре часа дня».

Он сам не понимал, не мог объяснить силу и глубину своего раздражения. В общем-то дело, если разобраться, вполне обычное. Неопытный водитель в утренней неразберихе. Ну только что на громкой германской марке, точнее на пафосном ее обрубке. И что? Как-то давно уже он нашел способ, смешной и детский, приветы эти игнорировать. Усиливать немецкое, сгущать фашизм, в смешное превращать, в нелепое и вздорное. Опфель, допфель и аудидасхоф.

А тут не получалось. Все-таки «мерседес» пока что редкость на дороге. И обзывало, ихбин-погоняло не сложилось, не оформилось у него заранее, давно, а прямо сейчас, в сильнейшем нервном возбуждении и недовольстве, ничего в голову не приходило. А между тем маленькая глупая коробчонка для лягушонки с трехлучевой звездой на заднице, словно нарочно, все с той же тягостной тупой последовательностью продолжала испытывать Игоря на прочность.

Когда наконец переключился светофор и можно было трогаться, серый обрубок очень задумчиво и плавно зашел на мост, а потом, свернув наконец, начал решать сложный вопрос, правый занять ряд или же левый. Ну а покуда решенье желировалось, устаканивалось в подкорке невидимого Игорю водителя, сама им управляемая косметичка на колесиках, тевтонская шкатулка, торжественно ползла точно между рядов, не позволяя обогнать себя ни так ни эдак.

– Ну что же это такое!