Рассказы о животных

Надо было поехать на машине. Но Игорь решил пройтись, подышать праздничным мартовским воздухом. В единой справочной аптек ему сказали, что лекарство для Алки есть в сто тринадцатой, и он поперся туда, куда все эти годы не ходил, пошел по улице Весенняя к главному корпусу Политехнического и прямо напротив бывшей «Технической книги», из всех возможных на белом свете географических точек и мест, там, где теперь курсы валют красным на черном и банкомат с круглосуточным доступом, встретил Величко. Своего в былые времена научного руководителя, заведующего кафедрой, ну а с недавних пор и родственника. Дальнего. По линии Шарфов – Баумгартенов.

Но об этом не было сказано ни слова.

– Буквально на днях вас вспоминал, – сказал Величко, когда рукопожатие наконец состоялось. – И вас, и вашего батюшку…

– А что… что вдруг?

Евгений Рудольфович Величко не относился к людям, способным различать особенности интонаций, оттенки иронии или сарказма, улыбка у него могла быть только и исключительно знаком доброжелательности, и он с несомненной приязнью старого знакомого ответил:

– Мы же теперь соседи…

Игорь просто напрягся: да неужели же Шарф, породнились и так далее…

– По кладбищу, – со всей возможной прямолинейностью, серьезно и ласково успокоил его Величко. – Три года назад матушку похоронил. Место буквально рядом с вашим, чуть дальше, совсем чуть-чуть, туда, налево, к березкам… Знаете? Вот и хожу теперь мимо могилы вашего отца несколько раз в год… В августе обязательно – у матушки день рождения, а в этот четверг была годовщина…

– Простите, Евгений Рудольфович, не знал, – искренне устыдился Игорь и своих первых чувств при встрече, и самого себя, – примите мои самые искренние соболезнования.

– Спасибо, – сказал Величко. – Спасибо…

И вдруг, немного помолчав, подумав, прибавил:

– Теперь, вы знаете, такие времена, что уж и непонятно, по поводу чего надо бы соболезновать. Чьей-то смерти или, наоборот, чьей-то жизни…

«Да что же это? Зачем? – буквально зверея, закипая, подумал Игорь. – Что за намек такой…»

Но бывший научный невозмутимо, все с тем же приятным выраженьем дружелюбия на узком рыцарском лице, продолжал:

– Вот раньше я просто убивался, если пропадали лекции из-за праздников. Ну вот как сейчас, с этим Восьмым марта. Курс перекраивал, пытался все равно перенести, донести, а сегодня и рад… Пропали четыре часа, и черт с ними… Потому что никому не нужно – ни детям, ни стране, ни самому себе… Вот что ужасно – самому себе…

Он снова замолчал и вдруг с холодным, неожиданным отчаяньем сказал:

– Даже порядок, порядок, понимаете, никому не нужен. Я, грешный человек, вначале радовался и этим планам, и моделям, и баллам, всему… Столько труда вложил, столько работы. Проходит год или там полтора, два, ошибкой объявляется, все заново на новых основаниях… Какие могут быть новые основания, да еще каждые три года? Советской высшей школе восемьдесят лет… а русской триста… И всегда основание было одно – желание студента учиться, а преподавателя учить… Теперь же ни того нет, ни другого… А все потому, что государство, да и общество, само общество не может никак определиться, что же ему потребуется через пять лет. Сто дворников, два слесаря или четыре дипломированных специалиста… И вот, пожалуйста, постановляем, что вместо десяти часов нагрузки на работу с одной курсовой достаточно и двух… Двух, вы представляете. Два часа! Это же только раскрыть ее да оглавление прочесть…

– М-да… – но тут Величко, как будто спохватившись, покраснел и, словно оправдываясь, прибавил: – Так вот и живем… Тут, знаете, невольно, безо всякого кладбища вспомнишь вашего батюшку, ведь золотые были времена, счастливые… И конкурсы, конкурсы – три человека на место…

– Четыре, – неожиданно для самого себе внезапно припомнил Игорь, – в мой год было четыре… на автоматические системы управления в промышленности. Восемнадцать – проходной балл.

– А вы ведь двадцать набрали, все пятерки, отец ваш, помню, был очень горд…

– Случайность, – промямлил Игорь, – везение…

– Везение, да… – Величко кивнул. – Везение… это то самое, чего нам всем давно уже и безнадежно не хватает… везения…

– Ну, может быть, еще бог даст, – совершенно механически, предчувствуя конец этой ненужной, странной беседы и внутренне радуясь освобождению, быстро поддакнул Игорь.

– Нет, – все с той же донкихотской, глупою добротой в глазах, но очень твердо и решительно ответил Величко. – Бог нам ничего не даст. Ничего. Мы это с вами, как два инженера, должны очень хорошо понимать. Очень хорошо.

* * *

И вдруг он понял. Понял, почему отец не хотел думать и помнить об этом. Почему немец Баумгартен, Евгений Рудольфович Величко, мог быть его учеником. Товарищем. Коллегой.

Поколение отца, оно словно все время поднимались, шло вверх, вперед, и потому сбрасывало с плеч любую тяжесть, любой ненужный груз, довесок, чепуху:

– Ну немец, ну и что, зато какая умница, хотя, конечно, и педант…