Рассказы о жизни. Книга первая

Женившись на такой же, как и он сам, беднячке, отец стал постоянным наемным рабочим. Он не гнушался никаким трудом. Вскоре, однако, пришла новая беда — он опять угодил в солдаты: шла русско-турецкая война 1877—1878 годов. И только спустя более двух лет отец снял солдатскую шинель и вернулся к семье. Но и после этого положение его ни в чем не изменилось: ему предстояло шагать все по той же трудной дороге батрака-чернорабочего.

Мать моя, Мария Васильевна Ворошилова, урожденная Агафонова (1857—1919), была потомственной крестьянкой и в девичестве никуда не выезжала из своего родного села Боровское. Знала лишь свой дом, поля да выгоны. Зато после замужества жизнь ее потеряла устойчивость, и ей вместе с моим отцом приходилось часто менять местожительство. Нужда, невзгоды и беспокойный характер отца тяжело отзывались на ее жизни, но она не склонила головы и, будучи обремененной семьей, работала и по дому, и в наймах — была и прачкой, и кухаркой.

Особенно трудно приходилось во время очередной ссоры отца с хозяином или с приказчиками. Тогда он сам бросал работу (что бывало довольно часто) или его увольняли, и он на долгое время оставлял семью, пропадая в поисках хотя бы случайного заработка.

В это время все заботы о семье сваливались на плечи матери. Надо было хоть как-нибудь накормить нас. Об одежде и обуви думать не приходилось — мы ходили полубосые и полураздетые.

Мать оставалась спокойной и ровной. Только темнела лицом и была более молчаливой. Когда было совсем лихо, матушка посылала меня и старшую сестру Катю по миру — просить милостыню. И хотя это случалось довольно редко, она мучилась, переживая это, как великое горе.

В 6—7-летнем возрасте я уже многое повидал и многое по-детски перечувствовал. Разумеется, я не мог еще понимать, почему так происходит, но эти и другие впечатления откладывались где-то в подсознании. Этому способствовали частые переезды семьи с места на место.

В селе Смоляниново Старобельского уезда отец определился чернорабочим в имении богатого помещика — генерала Суханова. Помещик жил в Петербурге и редко наезжал в свое имение. И без него жизнь здесь шла своим чередом: батраки-поденщики и постоянные рабочие гнули спину на полях, пасли коров и большие отары овец (это был все наемный люд, но местные жители, видимо по старой дореформенной привычке, называли их дворовыми, а иногда и того хлеще — дворянами). А когда являлся «сам», тут все преображалось. Задолго до приезда генерала все в доме мыли, расчищались и подметались дорожки в большом барском саду с тремя прудами и многими беседками.

Мы, детвора, хорошо знали эти места, куда не раз в отсутствие хозяев забирались для своих детских игр. В тенистых аллеях парка было особенно хорошо. Хотелось побегать, пошалить, но страх перед сторожами и садовниками не давал сделать этого.

Генерал Суханов жил на широкую ногу. Он имел роскошные конюшни, хороших верховых лошадей, был большим любителем охоты. Его выезды в лес к местам охоты обставлялись с большой торжественностью. Группа охотников во главе с хозяином выезжала кавалькадой, их сопровождали большие свиты слуг, своры собак и специальная команда егерей-музыкантов.

Эти охоты-увеселения продолжались целыми днями и чаще всего заканчивались вечером большими балами, проходившими в барском саду-парке. К этому времени сюда приезжали гости из разных мест, звучала музыка, кружились в танцах разодетые господа и дамы.

Мы, «дворовые» дети, наблюдали все это из укромных мест в гуще садовых кустарников и через ограду. Слушая игру оркестра, обменивались восторженными замечаниями. Может быть, эти первые впечатления детства и заложили в мою душу любовь к музыке, которой я верен и поныне.

Вспоминается одна встреча с людьми из этого далекого от нас барского мира. Было это в тихий и погожий летний день. Моя мать, работавшая тогда в имении генерала, вела меня как-то по барскому саду. Я был еще очень мал, и она часто брала меня на руки. В это время нам встретились две господские барышни. Они были очень веселы и стали расхваливать меня:

— Какой здоровый, крепкий мальчик!

Потом одна из барышень спросила матушку:

— А как тебя зовут?

— Мария, — ответила мать, смущенно улыбаясь.

— Какое простое и хорошее русское имя — Маша, — сказала одна из девушек.

А другая добавила:

— Пойдемте с нами.

Помнится, мы поднялись на второй или даже на третий этаж господского дома. Все, мимо чего мы проходили, поражало своим великолепием: ковры, красивые занавески, блестящие канделябры. Особенно живописно было в комнате барышень. На их кроватях были яркие покрывала, груды подушек. Пахло духами. Все было для нас необычно, поразительно красиво. Мы боялись сделать лишний шаг, чтобы не задеть за что-либо нашей простой и грубой одеждой.

Видимо, мы попали барышням на глаза под хорошее настроение. Они угостили нас конфетами, пряниками. Кое-что завернули еще в бумагу — с собой. И мы ушли.