Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Лабазов, глядя в окно на просыпающийся город, на «ту Москву с Кремлем, теремами, Иванами и т. д., которую он носил в своем сердце», вдруг «почувствовал детскую радость того, что он русский и что он в Москве». Лучше, конечно, прочитать сам роман, а точнее его три опубликованные главы. Интересно, что в первом варианте произведения хозяин гостиницы фигурирует под фамилией Швалье, во втором именуется Ложье, а в третьем – Шевалье.

«Попала» гостиница и в повесть «Казаки», опубликованную впервые в «Русском вестнике» в 1863 году: «Все затихло в Москве. Редко, редко где слышится визг колес по зимней улице. В окнах огней уже нет, и фонари потухли. От церквей разносятся звуки колоколов и, колыхаясь над спящим городом, поминают об утре. На улицах пусто. Редко где промесит узкими полозьями песок с снегом ночной извозчик и, перебравшись на другой угол, заснет, дожидаясь седока. Пройдет старушка в церковь, где уж, отражаясь на золотых окладах, красно и редко горят несимметрично расставленные восковые свечи…

А у господ еще вечер. В одном из окон Шевалье из-под затворенной ставни противузаконно светится огонь. У подъезда стоят карета, сани и извозчики, стеснившись задками. Почтовая тройка стоит тут же. Дворник, закутавшись и съежившись, точно прячется за угол дома».

А Толстому в Москве обрадовались. Афанасий Фет «с восторгом узнал, что Лев Николаевич с женой в Москве и остановились в гостинице Шеврие, бывшей Шевалье… Несколько раз мне, при проездках верхом по Газетному переулку, удавалось посылать в окно поклоны дорогой мне чете».

С Фетом, Аксаковым, Погодиным Толстой видится часто. В первый день нового, 1863 года писатель ужинает у Михаила Погодина в Хамовниках (ныне Погодинская улица, дом № 10–12. Погодин купил здесь усадьбу в 1835 году. В 1856 году по проекту архитектора Н.В. Никитина на территории усадьбы построена так называемая погодинская изба). А в Татьянин день, 25 января, Лев Николаевич засиделся у Аксакова так долго, что заставил свою жену изрядно понервничать. «Вернусь к 12-ти, подожди меня», – сказал он Софье Андреевне, остававшейся у Берсов ждать его возвращения, чтобы затем вместе ехать в гостиницу.

Лев Толстой – холостяк

Софья Берс, жена писателя, 1860-е годы

Толстой отправился к Аксакову излагать свои педагогические принципы и наткнулся там на серьезную оппозицию. Но он не мог уйти побежденным – и потому дискуссия закончилась далеко за полночь. А жена все ждала его в кремлевской квартире Берсов, за разговорами и за чаем. Но как ни «неистощима» (определение Кузминской) была беседа с сестрами и матерью, пробило двенадцать часов. Уже все домашние разошлись по своим комнатам. А Софья все прислушивалась к звонку. Вдруг «Соня живо подбежала к окну. У крыльца стоял пустой извозчик. – Да, верно это он, – с волнением проговорила она. В эту минуту скорыми шагами вошел Лев Николаевич.

При виде его напряженные нервы Сони не выдержали, и она, всхлипывая, как ребенок, залилась слезами. Лев Николаевич растерялся, смутился; он, конечно, сразу понял, о чем она плакала. Чье отчаяние было больше, его или Сонино – не знаю. Он уговаривал ее, просил прощения, целуя руки.

– Душенька, милая, – говорил он, – успокойся. Я был у Аксакова, где встретил декабриста Завалишина; он так заинтересовал меня, что я и не заметил, как прошло время.

Простившись с ними, я ушла спать и уже из своей комнаты слышала, как в передней за ними захлопнулась дверь»[6].

В один прекрасный день Лев и Софья Толстые дали «важный литературный обед», на котором присутствовала и младшая сестра Софьи Андреевны, благодаря чему мы знаем подробности.

«Обед был очень веселый и содержательный. Обедали Фет, Григорович, Островский. (…) Фет острил, как всегда. Лев Николаевич вторил ему. Всякий пустяк вызывал смех. Например, Лев Николаевич, предлагая компот, говорил: “Фет, faites moi le plaisir“[7] (…)

Супруги Толстые

Островский, говоря о своей последней пьесе, прибавлял, что он невольно всегда имеет перед глазами Акимову и ей предназначает роль. Он хвалил особенно игру Садовского и Акимову (актеры Малого театра. – А.В.).

Остался в памяти у меня рассказ Григоровича. Он говорил, что когда он пишет и бывает недоволен собой, на него нападает бессонница.

Афанасий Афанасьевич Фет, медлительно промычав что-то про себя, как он всегда это делал перед тем, как начать какой-либо рассказ или стихи, продекламировал недавно написанное им стихотворение ”Бессонница”.

Чем тоске, и не знаю, помочь. 

Грудь прохлады свежительной ищет. 

Окна настежь. Уснуть мне невмочь. 

А в саду, над ручьем, во всю ночь 

Соловей разливается – свищет.