Рассказы об Алой

В покоях марк-графа, однако, раздавались голоса. Еле слышный, легче облачка, шёпот струился по залу.

– Ну что, – с трудом смиряя зычный бас, допрашивал властитель здешних земель (и Леса, как он думал, тоже) старую гофмейстерину.

– Рыдают-с, – отвечала та, и руки ее под белыми кружевными манжетами едва заметно тряслись.

– Да невозможно же! – шепотом проорал марк-граф, – третий день плачет, и не говорит от чего!

– Осмелюсь предложить, – прошелестела гофмейстерина, – позвать Алую.

– Думаешь, сглаз или порча?

И дело, вправду, было похоже на сглаз или порчу. Потому что третий день рыдала ни кто иная, как молоденькая светлокудрая хохотушка – жена марк-графа, недавно подарившая ему сына. Предыдущая супруга сумела родить только пять дочек, и, дав жизнь пятой, преставилась. Так что рождению первенца все в графстве радовались, но тем не менее, нельзя было игнорировать подозрение, что младший брат марк-графа, уже привыкший к мысли, что мощные чресла его сюзерена способны плодить только девчонок, был крайне недоволен этим обстоятельством.

Алую позвали, Алая пришла, полчаса проговорила с графиней, и ушла торопливо, коротко бросив, что дело не терпит отлагательств и не до объяснений. А потом, пару дней спустя, вернулась с лекарством и излечила страдалицу.

В чем же было дело? А дело было в том, что однажды, разглядывая себя в зеркало, красавица марк-графиня обнаружила тоненькую морщинку в уголке рта. "Я старею!" – в ужасе подумала она, и принялась искать другие признаки увядания. И они, конечно же, нашлись: какие-то желтоватые тени у глаз, складочки на бедрах, искривленный ноготь на ноге… Утешить графиню смогла только Алая, поднеся ей волшебное, омолаживающее, зелье, под воздействием которого исчезли и морщинка, и тени, и складочки…

И только мудрая колдунья знала, что бороться ей пришлось не с признаками старости, а с ее призраком – ибо все несовершенства существовали только в воображении молоденькой красотки.

"До настоящих морщин ей придется жить еще лет пять, да родить еще пару ребятенков, – рассказывала по привычке вечером Алая лисице. – Так ведь в том и сложность! Обычные несовершенства вылечить несложно, ну, или замаскировать – как придется. А вот бороться с несовершенствами мнимыми, существующими только в голове… Тут-то и надобны грибы с глазами, так и знай"

Ну, и вы так и знайте!

Вина

– Ты не виновата, – ворчливо сказала Алая лисе, которая перевернула носом склянку со слезами веснянки. Склянка покатилась по столу, как-то очень ловко увернулась от подставленной руки, грохнулась на пол и, конечно же, разбилась.

– И я не виновата, – посыпая белым речным песком пол (если этого не сделать, то доски, смоченные разбрызгавшимися слезами веснянки, дадут побеги и не успеешь оглянуться, как изба превратится в веселенький подлесок) продолжала ворчать Алая. – Хотя могла бы поставить склянку и поглубже.

– И девка эта ни в чем не виновата, – возвратившись к зелью, бившему ключом в корчаге, бурчала под нос колдунья. – Ну, уродилась красивая, да к тому же младшая дочь, и что ж теперь?

Алая быстро забросила в корчагу фиолетовую палочку, уклонилась от разлетевшихся брызг, мгновенно сняла варево с огня и погрузила в ушат, полный ледяной водой. Поднялся пар, окутал комнату, а когда он развеялся, стал виден бледный нехороший свет, который издавало содержимое корчаги – сиреневая слизь, пахнувшая, однако, довольно приятно – молодыми тополиными почками и свежим речным туманом.

– Вот, – сказала Алая себе под нос. – Через час припрутся родители девки, отдам им. Девка натрется зельем, и вмиг подурнеет. И все станет по-людски. – Колдунья усмехнулась. – Парни перестанут заглядываться на младшую дочь и сосватают, наконец, старших. А как придет ее пора, так побегут батька с мамкой опять ко мне: спаси, дескать, Алая, сними чары, пусть девка снова красавицей станет. Ну, я спасу, конечно. Даром, что после этих притираний девке жизни года три останется, если повезет. Она же согласилась – ей, дурище, сестер жалко. И вот никто не виноват, а как-то паршиво на душе, а? – Алая посмотрела на лису, которая сидела, обвив хвостом длинные лапы, посверкивала умными глазами и виноватой уж точно себя не считала.

Прах и пепел

В зале суда было многолюдно. Шел третий час судебного разбирательства о злостном неплательщике. А дело было так: младший брат маркграфа решил построить себе новый загородный дворец. Ну, решил и решил: заключил договоры с каменщиками, деревянных дел мастерами, делателями изразцов и гобеленов, торговцами тканями и мебелью – в общем, со всеми нужными людьми.

Дал щедрый аванс и в каких-то три года вырос дворец на славу. Он был изукрашен чудесной резьбой, увешан яркими гобеленами, полы и камины отделаны точно подобранной в цвет плиткой, мебель сработана по последней моде, балдахины сшиты из самой лучшей парчи.

Вот только долгов мастерам брат маркграфа отдавать не спешил. Каждый отдельный мастер побоялся бы идти против него в суд, но тут были нарушены права множества гильдий, и решено было вчинить общий иск.