Однако, если даже предположить, что Горький получил и письмо Туманишвили и тексты своих стихотворений, — он едва ли дал бы согласие на их публикацию в то время. Такое предположение тем более правомерно, что вариант второго из них был использован в аллегории «О Чиже, который лгал, и о Дятле — любителе истины».
Об этих стихотворениях говорится и в воспоминаниях С. С. Симонова, который был в 1901–1904 гг. секретарем редакции «Нового обозрения», а затем редактором одной из бакинских газет. Симонов утверждал, что в редакции «Нового обозрения» он видел стихотворения Горького (см. «Вечерняя Москва», 1928, № 77, 31 марта).
Печатаются по копиям, сделанным рукою Г. М. Туманишвили (Институт рукописей Академии наук Грузинской ССР. Фонд Г. М. Туманишвили, оп. 243).
(Стр. 451)
Впервые напечатано в книге:
Печатается по автографу (ХПГ-10-5-2).
Хранящаяся в Архиве А. М. Горького беловая рукопись представляет собой тетрадь, из которой вырвано несколько листов, следующих за заглавием. Эпиграфы написаны на обороте заглавного листа. Последняя часть произведения после слова «Стоп!» тематически не связана с повествованием. Она является обращением к некоей Адели, которой автор посвящает свое «Изложение…».
Помимо беловой рукописи, сохранились разрозненные листы черновой редакции, позволяющие судить об истории создания произведения (см. варианты).
«Изложение…» можно считать первой известной автобиографией Горького. Мысль взяться за автобиографию подала писателю Ольга Каминская. Познакомившись с ней в Нижнем Новгороде, будущий писатель стал часто бывать в ее доме.
Он пишет об этом в рассказе «О первой любви»:
«Я люблю эту женщину до бреда, до безумия и жалею ее до злобной тоски.
— Расскажите еще что-нибудь про себя, — предлагает она.
Рассказываю, но через несколько минут она говорит:
— Это вы не про себя говорите!
Я и сам понимаю, что всё, о чем я говорил, еще — не я, а нечто, в чем я слепо заплутался. Мне нужно найти себя в пестрой путанице впечатлений и приключений, пережитых мною, но я не умел и боялся сделать это. Кто и что — я? Меня очень смущал этот вопрос» (
Под влиянием таких мыслей Горький начал писать «Изложение…», взяв одним из эпиграфов к нему фразу из немецкого романа с обращением к Адели. Повествование прерывается словом
«Прочитал в немецком романе глупую фразу: профессор спрашивает свою невесту:
— Адель, почему вы всегда переговариваете всё, что я вам ни скажу» (там же, стр. 260). Вместе с тем Адель — любимая женщина, к которой обращен рассказ автора о своей жизни. Косвенно в полемике с ней отразились споры Горького с Ольгой Каминской.
Второй эпиграф, видимо, взятый Горьким у Лермонтова («Мцыри»), относится к повествованию о жизни автора. Он выражает те мысли и настроения Горького, которые в 1887 г. привели его к попытке самоубийства. Позднее, в очерке «Жалобы» (1911) Горький писал о самоубийце-адвокате: «Знаете, какие записки должны были бы оставлять самоубийцы? „Вкушая, вкусих мало меда, и се — аз умираю“ — вот простая правда, и так красиво сказана!» (там же, т. 10, стр. 252).
«Изложение…» представляет собой первый эскиз к автобиографической повести «Детство». По словам И. П. Ладыжникова, приступая к работе над «Детством» (1912–1913), Горький просил его разыскать тетрадку «давних лет» с первым опытом своей автобиографии. «Тогда эта тетрадка не была найдена, — пишет В. А. Десницкий, — так как хранилась она у К. П. Пятницкого, с которым в те годы у М. Горького отношения были порваны. Найдена она была только после смерти Алексея Максимовича…» (
В работе над повестью «Детство», таким образом, Горький не пользовался «Изложением…». Этим объясняются несовпадения многих эпизодов и их последовательности в произведениях.
В «Изложении…» на первый план выдвинуто личное отношение Горького к событиям. Много внимания уделено раздумьям мальчика о матери, подчеркнуто чувство обиды на нее. Правда, в последних словах рассказа, обращенных к Адели, Горький пишет: «И важны, Адель, не отцы и матери, важны люди, все люди». Здесь пунктиром уже намечена идея повести «Детство», в центре которой — изображение характеров и событий действительности.
«Изложение…» создавалось под впечатлением от чтения «Книги ле Гран» Гейне, которой увлекался Горький в тот период. Этим отчасти объясняется ироническая интонация повествования.
С т р. 451.