Читаем Рассказы. Очерки. Воспоминания. Пьесы полностью

Шура сидит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, руки — на затылке рыжей, лохматой головы.

Звонцов(с лестницы, в туфлях, подкрался к ней, обнял сзади). О чем замечталась, рыжая коза?

Шура(не открывая глаз, не шевелясь). Не трогайте меня.

Звонцов. Почему? Ведь тебе приятно? Скажи — да? Приятно?

Шура. Нет.

Звонцов. Почему?

Шура. Оставьте. Вы — притворяетесь. Я вам не нравлюсь.

Звонцов. А хочешь нравиться, да?

На лестнице — Варвара.

Шура. Если Варвара узнает…

Звонцов. Тише… (Отошел, говорит поучительно.) Н-да… Следует взять себя в руки. Надобно учиться…

Варвара. Она предпочитает говорить дерзости и пускать мыльные пузыри с Антониной…

Шура. Ну и пускаю. Люблю пускать пузыри. Что тебе — мыла жалко?

Варвара. Мне жалко — тебя. Я не знаю — как ты будешь жить? Из гимназии тебя попросили удалиться…

Шура. Неправда.

Варвара. Твоя подруга — полоумная.

Звонцов. Она хочет музыке учиться.

Варвара. Кто?

Звонцов. Шура.

Шура. Неправда. Я не хочу учиться музыке.

Варвара. Откуда же ты это взял?

Звонцов. Разве ты, Шура, не говорила, что хочешь?

Шура(уходя). Никогда не говорила.

Звонцов. Гм… Странно. Не сам же я выдумал это! Ты, Варя, очень сердито с ней…

Варвара. А ты слишком ласков.

Звонцов. Что значит — слишком? Ты же знаешь мой план…

Варвара. План — это план, но мне кажется, что ты подозрительно ласков.

Звонцов. Глупости у тебя в голове…

Варвара. Да? Глупости?

Звонцов. Сообрази сама: уместны ли в такое серьезнейшее время сцены ревности?

Варвара. Ты зачем сюда спустился?

Звонцов. Я? Тут… объявление одно в газете. И лесник приехал, говорит: мужики медведя обложили.

Варвара. Донат — в кухне. Объявление — о чем?

Звонцов. Это, наконец, возмутительно! Как ты говоришь со мной? Что я — мальчишка? Черт знает…

Варвара. Не кипятись! Кажется — отец приехал. А ты в таком виде.

Звонцов поспешно идет вверх, Варвара — встречать отца. Шура в зеленой теплой кофте и в зеленом колпаке бежит к телефону, ее перехватил и молча прижал к себе Булычов, за ним идет поп Павлин, в лиловой рясе.

Булычов(сел к столу, обняв Шуру за талию, она гладит его медные, с проседью, волосы). Народа перепортили столько, что страшно глядеть…

Павлин. Цветете, Шурочка? Простите, не поздоровался…

Шура. Это я должна была сделать, отец Павлин, но папа схватил меня, как медведь…

Булычов. Стой! Шурка, смирно! Куда теперь этот народ? А бесполезных людей у нас и до войны многовато было. Зря влезли в эту войну…

Павлин(вздохнув). Соображения высшей власти…

Булычов. С японцами тоже плохо сообразили, и получился всемирный стыд…

Павлин. Однако войны не токмо разоряют, но и обогащают как опытом, так равно и…

Булычов. Одни — воюют, другие — воруют.

Павлин. К тому же ничто в мире не совершается помимо воли божией, и — что значит ропот наш?

Булычов. Ты, Павлин Савельев, брось проповеди… Шурок, ты на лыжах бежать собралась?

Шура. Да, Антонину жду.

Булычов. Ну… ладно! Не уйдешь, так я тебя — минут через пяток — позову.

Шура убежала.

Павлин. Выровнялась как отроковица…

Булычов. Телом — хороша, ловкая, а лицом — не удалась. Мать у нее некрасива была. Умная, как черт, а некрасива.

Павлин. Лицо у Александры Егоровны… своеобразное… и… не лишено привлекательности. Родительница — откуда родом?

Булычов. Сибирячка. Ты говоришь — высшая власть… от бога… и все такое, ну а Дума то — как? Откуда?

Павлин. Дума, это… так сказать — допущение самой власти к умалению ее. Многие полагают, что даже — роковая ошибка, но священно-церковно-служителю не подобает входить в рассуждение о сих материях. К тому же в наши дни на духовенство возложена обязанность воспламенять дух бодрости… и углублять любовь к престолу, к отечеству…

Булычов. Воспламенили дух да в лужу и — бух…

Павлин. Как известно вам — убедил я старосту храма моего расширить хор певчих, а также беседовал с генералом Бетлингом о пожертвовании на колокол новостроящегося храма во имя небесного предстателя вашего, Егория…

Булычов. Не дал на колокол?

Павлин. Отказал и даже неприятно пошутил: «Медь говорит, даже в полковых оркестрах — не люблю!» Вот вам бы на колокол-то хорошо пожертвовать по причине вашего недомогания?

Булычов(вставая). Колокольным звоном болезни не лечат.

Перейти на страницу:

Все книги серии БВЛ. Серия третья

Травницкая хроника. Мост на Дрине
Травницкая хроника. Мост на Дрине

Трагическая история Боснии с наибольшей полнотой и последовательностью раскрыта в двух исторических романах Андрича — «Травницкая хроника» и «Мост на Дрине».«Травницкая хроника» — это повествование о восьми годах жизни Травника, глухой турецкой провинции, которая оказывается втянутой в наполеоновские войны — от блистательных побед на полях Аустерлица и при Ваграме и до поражения в войне с Россией.«Мост на Дрине» — роман, отличающийся интересной и своеобразной композицией. Все события, происходящие в романе на протяжении нескольких веков (1516–1914 гг.), так или иначе связаны с существованием белоснежного красавца-моста на реке Дрине, построенного в боснийском городе Вышеграде уроженцем этого города, отуреченным сербом великим визирем Мехмед-пашой.Вступительная статья Е. Книпович.Примечания О. Кутасовой и В. Зеленина.Иллюстрации Л. Зусмана.

Иво Андрич

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза