Рассказы охотника

Поехал я зимою в Северный край охотиться за медведями. Поздно вечером добрался я наконец до глухой лесной сторожки. Она находилась километров за семьдесят от железной дороги. Там жил знаменитый охотник дядя Дрон.

Хорошо после долгого пути по холоду, среди заснеженных таежных лесов, очутиться в жарко натопленной избушке за самоваром, слушать рассказы о лосях, о медведях и предвкушать удовольствие предстоящей охоты.

Мы не спеша допивали большой самовар и обсуждали, куда завтра отправиться на охоту.

Вдруг в наружную дверь кто-то начал громко царапаться.

— Дядя Дрон, наверно собака в дом просится, — сказал я.

— Нет, это кошка Машка домой вернулась. — Он встал и открыл дверь.

В комнату ворвались клубы морозного пара, и вместе с ними вбежал кто-то серый, большой, не меньше дворовой собаки.

В избушке было темновато, я я не мог разглядеть, кто именно, только уж никак не кошка. «Конечно, собака», подумал я. Но в этот миг «Машка» бесшумно, по-кошачьи, шмыгнула в дальний угол и в один прыжок исчезла на печке. Оттуда из темноты на меня блеснули два желтых кошачьих глаза.

— Дядя Дрон, кто же это у тебя? — удивился я.

— Говорю — кошка, — засмеялся хозяин.

— Да что ты! Какая это кошка? Такая огромная!

— А это кошка не городская, а наша, лесная, таежная. Кис, кис, кис! — поманил он. — Иди-ка, молочка налью.

Он взял крынку и мисочку.

Машка мягко спрыгнула с печи и направилась к столу.

Я с изумлением увидел перед собой большого серого зверя с кошачьей мордой и куцым, будто обрубленным хвостом.

Зверь недоверчиво покосился на меня и подошел поближе к хозяину.

— Да это же рысь! — вскрикнул я.

— А разве рысь не кошка? — опять засмеялся старик.

Я ничего не ответил и с любопытством разглядывал огромного лесного кота. А тот преспокойно уселся возле лавки и лакал молоко из миски, будто самая обыкновенная домашняя кошка.

Голова у Машки была кошачья, только гораздо больше, с пушистыми баками, а на ушах торчали черные кисточки. Лапы были огромные и тоже по-кошачьи мягкие.

Наевшись, Машка встала, подошла к хозяину и начала тереться головой о его ногу, потом вспрыгнула на лавку и уселась рядом с ним.

— Ах ты, баловница! — говорил дед, почесывая ее за ухом и под шеей.

Машка растянулась на лавке и замурлыкала, да так громко, будто заработал маленький моторчик.

— Можно ее погладить, не тронет? — спросил я.

— Можно, можно… Машка, это свой, не бойся.

Я погладил ее по спине. Шерсть у нее была густая и очень мягкая, как дорогой плюш. Я угостил Машку кусочком сыра. Она долго его нюхала, фыркала, забавно топорща большие жесткие усы, наконец распробовала и съела.

Через час-другой мы уже были совсем друзьями: Машка терлась головой о мою ногу и лезла ко мне на колени.

— Вот ведь что значит кошачья порода! — добродушно улыбнулся дядя Дрон. — Собака — та хозяина знает, к чужому не пойдет, а кошка все едино — кто приласкал, тот и друг.

В это время в дверь опять начали скрести.

«Кто ж это теперь, уж не медведь ли? У дяди Дрона кого не встретишь!» подумал я.

Старик отворил дверь, и в комнату кубарем влетела охотничья собака лайка. Я вскочил с лавки, загораживая от нее рысь. «Сейчас сцепятся!» думаю.

Но Машка даже не шевельнулась. А лайка проскочила мимо меня, подбежала к рыси и с налета самым дружеским манером лизнула ее в нос. Машка фыркнула и потянула к собаке мягкую, бархатную лапу.

— Не бойся, не подерутся, — засмеялся хозяин. — Жучка ведь Машке кормилицей доводится.

— Как кормилицей?

— Очень обыкновенно. Она Машку выкормила.

— Значит, Машка у тебя в доме и выросла?

— А то как же! Я ее прошлым летом из гнезда совсем крохотной достал. Принес и думают как же ее выхаживать? А на ту пору у Жучки щенки народились, тоже еще совсем маленькие, слепые, целых шесть штук. Думаю, была не была, попробую-ка я рысенка вместе с ними Жучке подсунуть. Может, в компании она и не разберет. Взял я всех щенят, отнял у нее, положил в кошолку и рысенка туда же в общую кучу. Жучка носится вокруг меня, на задние лапы становится, визжит, скулит, детей назад просит. А я не отдаю. Думаю, пускай-ка они в кошолке все перемешаются. Рысенок собачьим духом получше пропахнет, да и мать-то о детях соскучится, молоко ей подопрет. Тогда некогда будет разнюхивать, кто свой, кто чужой. Часа два продержал я щенят с рысенком в кошолке, а потом всю компанию разом и подложил.

Обрадовалась Жучка, что детей назад вернули, разлеглась на подстилке. Щенята прямо к ней под живот лезут, и рысенок туда же. Присосались все, чмокают, кряхтят. Напились молока, раздулись, как пузыри, и тут же возле матери пригрелись — и спать. Так и прижился с ними рысенок. А как начал подрастать, шустрый такой стал, всех своих молочных братьев и сестер обижает. А Жучка его за своего кутенка так и считала, лижет бывало, блох ищет; ей и невдомек, что это зверюга, да еще котенок — самый лютый собачий враг.

К осени щенят я всех роздал, а рысенка у себя оставил. Вот так и живем все втроем. — Дядя Дрон засмеялся. — Все трое охотники, друг другу в охоте помогаем.

— Как, и рысь у вас в охоте участвует? — удивился я. — Что же, вместо собаки, что ли?