Рассказы писателей Каталонии

Маркиз совсем не спал. Он выпил полстакана вина и сидел, прислонившись головой к стене, с опустошенным взглядом. Там, в углу, лица его было не разглядеть. Рядом с ним куча опилок прикрывала что-то на полу. Мужчина отдыхал, но ведь никто не знал, как он быстро бежал.

— Здорово промок? — только и спросил его Роч, когда увидел входящего Маркиза, мокрого с головы до ног.

Тот приложил руки к пылающему лицу, чтобы скрыть, как бьется его сердце и как он запыхался. Потом снял белый платок, который всегда носил на шее, и вытер лоб.

— Холодно, Роч, холодно, — сказал он. И в полумраке таверны никто не заметил, что он притворяется, а в его потрясенных глазах застыл ужас. Он через силу улыбается и просит чего-нибудь выпить.

У входа два желтых фонаря напоминали глаза, которые вот-вот закроются. Свет их не доставал той стороны дороги, чтобы осветить мокрые вагоны за железобетонной стенкой.

— Иди, устраивайся около печки, — сказал ему Роч.

Человек снял плащ, воротник которого, как всегда, был поднят. На отвороте куртки был приколот неизменный цветок.

Цветок и сигара

Все знали, что Маркиз, старый официант, мог бы стать дипломатом, если бы судьба проявила благосклонность… но эта сказочка уже всем надоела. От его мечты о дипломатии у него остались снисходительные манеры, цветок на отвороте и обязательная сигара, которую он бережно выкуривал. Он был очень образован, Маркиз. Иногда он улыбался, казалось, что ему все нравится в этом мире, мире нужды, опилок и отбросов, где он умел оставаться элегантным, таким, каким был, когда входил в зал и распоряжался банкетом. В эти минуты свет, цветы и отражения в стекле переносили его на другие приемы, по которым он отчаянно тосковал. С годами тоска превратилась в безумную ностальгию, о чем говорила его одежда и цветок на отвороте.

— Да, совсем старик стал. Ничего не поделаешь.

И относил вино к столу около печки.

Мечты о жизни дипломата приходили потом, когда он согревался, начинал дремать и забывал про Роча, стойку, клиентов. До тех пор, пока не входили рыбаки. Шум прогонял дремоту и стирал с его лица блаженную улыбку. Из жарких пышных салонов он возвращался к резкому терпкому запаху.

Нередко кто-нибудь будил его, хлопнув ладонью по спине.

— Эй, Кимет, расскажи-ка нам об ужине у марокканского короля.

Однажды летом король Марокко провел несколько дней в Салоу, где был организован прием, для которого пригласили самых квалифицированных официантов из столицы. Среди них — Кимет, прозванный Маркизом. Он рассказывал и не мог остановиться, говорил, говорил. С тех пор прошло столько времени. А сейчас…

Что-то случилось

А сейчас он смотрел на дождь, от которого около желтых глаз-фонарей, висевших у входа, клубился пар.

В душе он уже успокоился. Руки почти не дрожали; белый платок высох, и он повязал его на шею.

Земля медленно подрагивала из-за прибывающих и отходящих поездов. Иногда прожектор разрывал густую и влажную темень, и мелькающие ряды светящихся окон вызывали мысль о тепле. А потом снова все поглощали темнота и дождь.

Дверь открывается, и порывом ветра заносит в помещение дождь, обдавая водой стоящий у окна стул.

— В полицейский участок бросили бомбу, — Воротник у вновь прибывшего поднят, а кепка сдвинута на затылок. Он просит кофе с коньяком.

Роч и Микел смотрят на него, и в их взглядах читается вопрос.

— И что, Сиско?

— Кажется, внутри есть разрушения. Там все забито машинами и завывание сирен нагоняет ужас. Я собирался ложиться, но меня заставили выйти. Черт побери, что за времена! А дождь и совсем все усложнил.

При этих словах Маркиз вытянул ноги с большими ступнями и протянул их поближе к печке. Он вздрогнул. По спине прошел холодок, но больше спиртного он не просил. Он был весь внимание.

Роч включил радио, чтобы послушать, не сообщат ли что-нибудь. Англичанин отложил в сторону аккордеон: «…были легко ранены. В суматохе сбежали трое преступников, задержанных недавно. Полиция прилагает все усилия к принятию надлежащих мер. Через некоторое время мы сообщим радиослушателям подробности». И продолжалось интервью с Энди Уиккером.

Плотные тени заслоняют желтые фонари у входа. Входят двое полицейских, и комнату наполняет запах влажной одежды.

— Вы не зажжете все лампы?

Роч быстро повинуется. Обретают форму и очертания колбасы, свисающие с потолка, дальний конец стойки. На полу — опилки, впитавшие липкую смесь. Маркиз поспешно, как будто его застали за чем-то нехорошим, убирает больные ноги от огня. Он надевает холодные ботинки. Ослепленный бьющим в глаза светом, он пытается улыбнуться. За дальними столиками больше никого нет, англичанин уснул с аккордеоном в руках.

Полицейские медленно все оглядывают, затем идут в служебные помещения и осматривают их: кладовая, туалет, умывальник, груда ящиков. Ничего.

— Сюда никто не заходил, запыхавшись?

Роч на минуту хмурит брови, как будто пытается вспомнить, и перед его глазами встает лицо Кимета, запыхавшегося, взволнованного, вытирающего лицо белым платком. Это была долгая минута для Кимета.