Рассказы про «Катюшу»

случилось, — будет сто разных ответов. Все, впрочем, припомнят, что это

произошло примерно в одно и то же время и что всем одинаково полюбилось

это имя. Думаю, из всех распространившихся версий наиболее правдивая та,

что связывает появление названия оружия с названием вашей довоенной песни.

Говорят, песня, как и человек, имеет свою судьбу: незаметно ее рождение,

но если она по сердцу придется, народ разносит ее по всему свету; она

долго живет. Так случилось и с довоенной песней про Катюшу. Рассказ о

верной любви простой русской девушки к бойцу, который «на дальнем

пограничье» бережет нашу родную землю, тронул сердца, и песня быстро

разнеслась по городам и селам.

Но вот грянула война, в первые же дни на фронтах появилось новое

оружие — реактивное, и случилось то, что и раньше не раз бывало в истории

техники: младенцу не сразу нашли имя. Официально батареи, дивизионы и

полки реактивной артиллерии с самого момента их формирования назвали

гвардейскими минометными частями. Отсюда появилось название «гвардейские

минометы». Странно звучало бы «гвардейская пушка» или «гвардейский

автомат». Но с «гвардейскими минометами» свыклись: во-первых, не было

другого названия, во-вторых, снаряд для новой артиллерии внешне был похож

на мину. Когда же фронтовики увидели эти «минометы» в действии, когда

разнеслась молва об их необыкновенной мощи, официальное название как-то

сразу стало забываться. Почему?

— В самом деле, почему? — оживился поэт. — Рассказывайте, это очень

интересно.

Исаковский вновь поправил на плечах шубу, откинулся на спинку стула и

положил на колени блокнот. Блокнот был открыт, и Дроздов случайно увидел:

там уже есть какие-то записи. «Фрицев подчистую косит», — прочел

подполковник. Это были слова, которые обронил старший лейтенант,

характеризуя Калинникова.

— Нужно вспомнить, в какое время появилось на фронтах наше оружие, —

продолжал подполковник. — Фашисты опустошали советские города и села. Мы

вели трудные бои. Тяжело, очень тяжело было... И вот по фронтам

разнеслось, что в нашей армии появилась какая-то необыкновенная пушка.

Сама она необычная и снаряды непривычные: когда летят — позади остается

длинный огненный след, в темноте они напоминают падающие кометы...

Народная молва разнесла слух, что новая пушка стреляет снарядами, которые,

падая, будто разделяются на несколько других, а те в свою очередь тоже

дробятся, разрываются и сжигают все вокруг.

— Я от одного пехотинца слышал похлеще, — смеясь, вставил

Калинников. — Мы лежали с ним в госпитале. Он уверял, что сам видел, как

наши снаряды, будто магнит, притягиваются к вражеским танкам и подрывают

их!

— Как в сказке, — сказал Исаковский, — а в сказке всегда есть мечта.

— Это верно, — продолжал подполковник. — В дни, когда с фронтов шли

недобрые вести, народ особенно хотел верить: вот развернутся могучие силы,

вот ударят! Отсюда и преувеличения насчет нового оружия. Чем дальше от

фронта, тем больше рассказывалось небылиц. По-своему отозвались

фронтовики. Шипение снарядов при выстреле, долгий рокот разрывов при

одновременном падении сотен этих снарядов, сказочная молва об их силе —

все это в сознании солдат связывалось с чем-то живым, грозным для врага и

милым сердцу нашего фронтовика. Солдат с давних пор называет «подружкой»

свою спасительницу-винтовку, саперную лопатку, котелок...

— «Пушка-подружка», «фронтовая сестра», — заговорили солдаты.

— Вон как сыграла Надюша!

— Эх, и пропела фрицам наша Катюша!..

Каждый называл новое оружие именем, которое было ему по душе. Но

более всего полюбилось имя Катюша — простое, русское, народное имя,

которое все чаще слышалось теперь по радио, в кино и на улицах, в воинских

эшелонах и на прифронтовых дорогах.

Война, разлучившая солдат со своими женами и невестами, еще более

приблизила к сердцу народа образ той Катюши-подружки, которая навсегда

подарила свою любовь другу-солдату.

Так и разнеслось по фронтам:

— «Катюша» стреляет!

— Вон «катюша» горячие гостинцы понесла врагу!..

Подполковник закончил рассказ. Наступило молчание. Поэт задумался об

услышанном. Но вот он встретил ожидающие глаза.

— Понимаю, — сказал он. — Но мне, видимо, к этому рассказу добавить

нечего. Сами догадываетесь: я тут ни при чем. Поэт не властен над своей

песней. Да и кто мог предугадать, что имя героини песни станет именем

нового оружия... Что касается желания ваших товарищей услышать новую песню

про «катюшу», то я его вполне разделяю. Но для этого нужна ваша помощь. Я

еще ни разу не видел боевых машин-«катюш». Не встречал фронтовиков из

гвардейских минометных частей. Боюсь, напишу такое, что потом и обо мне

будете говорить, как о солдате, с которым товарищ сержант в госпитале

встретился, — улыбаясь, закончил Исаковский.

Калинников на какое-то мгновение загрустил. Он был человеком горячего

и непосредственного чувства: открыто говорил о том, что думал. За время