Рассказы разных лет

— Да как и забудешь! Крупный был человек, матёрый. Не чета нынешним. «Once upon a midnight dreary when I pondered weak and weary...» Какой размах! Какой звук! Орга́н! Его и бескрылым-то не назовешь. А ведь он меня за во́рона принял.

— Климат там другой. Не так промозгло. Вот и обознался.

— И то верно, — вздохнула Харпер. — Ну, да сегодня-то день чудесный. Первое апреля, между прочим. У них в этот день шутить заведено.

— Но шутки всё мрачноватые выходят, — отозвался Герберт. — Где наши-то?

— Да уж тут. Поглядите.

Через мостик, ведущий к крепости, шли двое. Она была одета в зимнее пальто на вате, серое в мелкую белую полоску, с песцовым воротником, явно не от профессионального портного, и белую песцовую шапку. На нем одежда была подороже: пальто солидное, драповое, а шапка из бобра с завернутыми на затылке ушами.

— Вы правы. Американца с нынешними и тутошними не сравнишь. — сказал Герберт, приглядевшись. — Но и этот не промах. Тоже стихи сегодня сочинит. И премилые. Прозрачные такие, пейзажные. С тайной грустью и предвкушением торжества. Назад, на пути в лабораторию, как раз и сочинит. В общественном транспорте. А когда приедет, запишет. Он без правки пишет.

— Тожество будет неполным, — возразила Харпер.

— Это как сказать. Хотя... Уж очень запомнится. Полное-то забывается.

— Он оппортунист.

— Кто же не оппортунист-то? Carpe diem, сами знаете. Она тоже оппортунистка, даром что глаза заплаканные. Плачет — и знает, зачем. Счастье предвкушает. Слезы — средство верное... И то сказать, не очень-то бескрылых и упрекнешь. Живут они с гулькин нос. Полжизни взрослеют, полжизни умирают. В промежутке им осуществиться нужно по Дарвину, а времени в обрез. Ничего не успевают. Тесно им. Особенно тут, в этом климате. И до чего же все они ловко научились жизнь друг другу отравлять! Философия там всякая, идеология. Нет чтобы природе следовать, зову предков повиноваться!

— Да, среди птиц — иначе. Любая пичуга живет дольше этих бескрылых. В пересчете, конечно; относительно. Каждый год — новое семейное счастье, а потом отдых от него. Разнообразия больше. О нас-то с вами уж и не говорю, мы против них прямо бессмертные, ей-богу. У них — одна спешка, суета, да муки гендерные.

— Это словечко у них еще не в ходу. Лет через двадцать привьется.

— Вы педант, племянник. Но правда: жалко их до слез.

— Пардон?! — Герберт покосился на собеседницу.

— Ах, я уже на из язык перехожу... Вы правы: какие слезы у птиц!

— Спущусь-ка я на землю, — задумчиво произнес Герберт. — Послушаю. Заодно и в стихи попаду.

— Помилуйте! И я с вами! Мне тоже любопытно. Всегда ведь есть отклонения от сценария. Флуктуации, если по-ихнему, по-научному. Да и кто же мешает нам пастись рядом? Глядишь, в стихи-то я попаду, а не вы!

— Вы уже попали, — завистливо буркнул Герберт, поднимая крылья.

2

— Я никогда не смогу его забыть, — сказала она, вытирая платком уголки глаз. — Как это жестоко с его стороны!

— Да брось ты! — возразил он. — Сколько можно. Смотри, какой день чудесный. Скоро весна. Представляешь, мы будем здесь и в мае гулять, когда совсем тепло станет. Вон дерево упавшее. Давай сядем.

— Нет, лучше к воде подойдем. Вода успокаивает. А сегодня и волн совсем нет. Смотри, льдинка словно бы на мой зов подплывает. Как кошка. У меня замечательный кот Тимка. Такой своенравный! Ни к кому на руки не идет, только ко мне. И в уборную нашу сам ходит, прямо в унитаз!

— Как ты чудесно смеешься!

— Это от отчаянья... После стольких лет!

— Послушай, а ты сама-то всегда ему была верна?

— Ну, как сказать. Не совсем... Он ведь и надежды не оставлял... Ты лучше о жене расскажи.

— Я, знаешь ли, рано женился. И не то чтобы совсем уж хотел жениться... Так получилось... В общем, нас, можно сказать, родители ее застукали...

— Смотри: ворона! Как она важно вышагивает. Будто знает что-то!

— Конечно, знает! Вот она смотрит на нас и думает: чудная пара! Они друг другу очень подходят. В особенности девушка хороша — может, и не красавица, но в ней столько прелести. И животных любит.

— А вот вторая — прыгает и на нас косится. Должно быть, они тоже пара. Как называется этот бастион?

— Кажется, Нарышкин. Или Государев? Вон скамейка освободилась...

— Нет, давай обогнем эту башенку. Там еще такая чугунная решетка есть...

3

— Не поскользнитесь, тетушка! — сказал Герберт. — Надо же: покрыть верх стены железом! Додумались! Тоже мне, архитекторы.

— Это от коррозии. Смотрите: сейчас целоваться будут!

— Дело молодое. Не упрекнешь. Она по этой части лучше многих. Такая резвушка!

— Но он не сразу поймет.

— Зато потом!

— Ах, они будут так счастливы!

— Настоящее счастье у бескрылых только запретное бывает. Запретный плод называется. А когда разрешенное, они скучают. Взять хоть его жену...

— Но жена совсем его не понимает! Ей кажется, что он свихнулся: вместо диссертации стихи пишет! Уравнения-то надежнее. Тут гарантия будущего. И всё логично.

— Им логику подавай! Какая логика в том, что они делают?

— А что? Брачные игры. У всех так, — с казала Харпер.

— Брачные игры в обеденный перерыв? Она уже опаздывает. Посмотрела бы на часы.