Рассказы разных лет

Огромным усилием воли он заставил себя приподняться и, несмотря на сильную боль в плече и капавшую кровь, отстегнул правой рукой кобуру, достал наган и, вынув из-за пазухи две последние лимонки, сел у самого порога, упершись для крепости ногами в стенку. Его начинало мутить. Голова тяжелела, охватывала сонливость, но тогда Михайлов усилием воли отгонял от себя оцепенение и напряженно прислушивался к грохоту боя, к голосам бандитов, стрелявших уже из-под стены.

— Сдавайся, красная сволочь! Все одно побьем! — совсем близко от комиссара прокричали со двора.

Еще один красноармеец рухнул на пол. В темноте комиссар уже не видел и не знал, сколько защитников осталось в этой низенькой деревенской хатенке. Через разметанное окно влетел град пуль, пущенных в упор из ручного пулемета. Еще один повалился со стоном, и только в углу у печки кто-то упорно и неторопливо стрелял через окно по мелькавшим на свету бандитам.

«Наверно, Дроздов», — подумал комиссар.

Его отшвырнуло в сторону, и он сильно ударился головою о стену. По лицу потекла теплая кровь. Пробегавший мимо махновец швырнул в окно гранату. В углу кто-то охнул и, роняя хозяйские чашки, медленно сполз на пол. В комнате стало тихо.

«Кажется, все!» — подумал комиссар и негромко спросил:

— Кто-нибудь есть живой?

Никто не ответил, и только со двора сквозь разбитое окно влетали шум боя и голоса махновцев. У самой двери послышались шаги.

— Сдавайся, эй, слышь, которые жить хочут! — крикнули со двора.

Комиссар молчал. Он затаил дыхание, чтобы не выдать себя. «Только бы не потерять сознание… только бы не ослабеть», — думал он, напряженно всматриваясь в темноту.

— Эй, кому говорю! Сдавайся! Усе ваши на селе побиты. Ну! — уже грозно закричал стоявший у двери.

Видя, что ему не отвечают, он сделался храбрее и толкнул прикладом дверь.

— Не лазь, слышь, Мосей, не лазь в хату. Они там сховались, гляди, с винта вдарят! — крикнул кто-то сзади.

— Не вдарят. Усе посдыхали, — произнес чей-то грубый голос.

Дверь рванули, и она, полу сбитая пулями с петель, с визгом упала во двор. В проходе стоял огромный детина, за спиной которого виднелись другие.

— Усех побили… Жаль, ушли от мене, гады, — сказал махновец и шагнул внутрь.

Напрягая всю свою волю, комиссар изо всей мочи ударил возле себя обеими лимонками об пол. Теряя сознание, он еще успел заметить, как зашатался, падая, махновец, как с воем кинулись прочь остальные и как, в пыли и грохоте, провалилась внутрь ветхая крыша ставшей ему могилой хатенки.

Дежурный эскадрон с полубатареей первый подошел к Одинцовке. Обстрелянный заставами махновцев, эскадрон атаковал сторожевое охранение, смял его и, отбросив за мост, повел наступление на село. Два орудия открыли огонь по рассыпавшимся вдоль берега махновцам, третье же стало бить по мосту.

На селе уже догорал пожар, хотя красные, оранжевые и багровые клубы дыма все еще ходили над Одинцовкой. Спешившиеся конармейцы, выбивая гранатами из камышей врага, медленно подходили к мосту. Рассыпавшиеся по берегу группы махновцев яростно отбивались от них, и только картечь сгоняла бандитов за реку.

«Опоздали! Сам Махно уже ушел. Ясно, что эти бандиты прикрывают отход своего батьки», — с досадой подумал Самойлов, слушая отчаянную пальбу и треск пулеметов, защищавших броды махновцев. К нему то и дело приводили одиночных красноармейцев и крестьян, спрятавшихся от бандитов в густом кустарнике и камыше, росшем по берегам реки. Они были испуганы, дрожали от озноба и волнения и долгое время не могли связно рассказать о налете врага.

Стрельба у моста стихла, но вдоль дороги с новой силой застучали пулеметы.

— Отходят… Главные их силы уже с час как ушли на Воронцовку, а сейчас и эти пошли за ними, — доложил один из разведчиков, переплывший реку и добравшийся до села. — Суматоха там идет, товарищ командир, большая… Наших порубанных лежит много, да и бандюков тоже хватает… так скрозь и валяются. Спешить надо. Там есть красноармейцы, которые из домов бьются.

Через минуту все три орудия на высоких разрывах осыпали шрапнелью окраину села и дорогу, ведущую на Воронцовку. Перебежав мост и добив попавшихся на пути отдельных махновцев, конармейцы ворвались в село. За ними с грохотом и шумом понеслись полубатарея и один конный взвод, прикрывавший ее.

Дивизион кавалерии с одной пушкой под командой Кулика подходил к селу Александровка. Хотя до Одинцовки было еще далеко, но зарево осветило край степи. Его причудливые, фантастические отсветы, ежесекундно меняясь, пробегали в вышине, и чем темней была ночь, тем отчетливей и ярче казались эти колеблющиеся зарницы далекого пожара.

— Здорово полыхает, — покачивая головой, сказал начарт и тихо скомандовал: — Голова колонны, стой!

Черная длинная линия всадников остановилась. От шедших впереди дозоров скакал посыльный.

— Товарищ Кулик, на селе никого нет, кроме жителей. Наша застава прошла дальше. Там председатель сельсовета до вас желает прийти. Перепугались, не спят, боятся, как бы и сюда бандюки не кинулись, — доложил конный.