Рассказы разведчика

И это единственное слово заставило разведчиков вскочить на ноги и стремительно выбежать наружу. Хомяков сильно толкнул вбок заснувшего Виктора Кондрашова и тоже побежал прочь из подвала. В темноте он споткнулся на каменной лестнице, ударился головой о стенку и услышал близкие выстрелы. Выскочив во двор, он увидел прямо перед собой большой черный крест, обведенный белой каемкой – это был борт фашистского танка. Танк медленно, крадучись, полз через двор, а за ним двигались темные фигуры немецких солдат. Со всех сторон раздавались взрывы и выстрелы. Несмотря на суматоху, Хомяков обратил внимание на то, что шедшие в атаку немцы были одеты в чёрные бушлаты, и это придавало им какой-то зловещий вид. Хомяков не увидел во дворе своих товарищей и не понял, куда они делись. Он выпустил короткую очередь по фашистам, забежал за угол, одним махом перепрыгнул через каменный забор и оказался на небольшой центральной площади села. Здесь он увидел, как несколько наших бойцов-пехотинцев отбивались от наседающих фашистов. И тут немцы в черных бушлатах и без касок. Позже он узнал, что наступали морские пехотинцы, прибывшие накануне из Штеттина. Хомяков бросил одну за другой две гранаты и, забежав за телеграфный столб, выпустил длинную очередь из автомата. Несколько черных бушлатов попадало на землю, остальные скрылись в прилегающем проулке. Наши пехотинцы тоже убежали с площади вверх по улице. И вдруг Хомяков увидел, а вернее еще не увидел, а почувствовал, что из ближайшего к нему переулка на площадь вот-вот должен выйти немецкий танк. Почувствовал он это потому, что танк на ходу стрелял из пулемета по нашим убегающим пехотинцам. Хомяков не успел все это еще переварить, как из-за угла соседнего дома показался ствол танка с толстым дульным тормозом на конце. Из этого ствола вырвался огромный сноп пламени, и разведчика оглушила сильная звуковая волна, обдало горячим пороховым дымом. Гремя траками о мостовую, танк не спеша вполз на площадь, продолжая непрерывный огонь из пулемета. И в этот момент с противоположной стороны танка раздался мощный взрыв, и небольшие язычки пламени заплясали на броне. Открылись люки, из которых на мостовую стали выскакивать танкисты. Хомяков, оказавшись сейчас ближе всех к танку, стал в упор бить из автомата по танкистам, танку и люкам. Он сам видел, как два фашиста, еще не успевшие выбраться из люка, были сражены огнем его автомата и сползли снова в горящий танк. Третий остался лежать на броне у пушки. Хомяков бросился бежать верх по улице, немного поплутал в лабиринтах улочек и проулков, но все же догнал разведчиков и присоединился к ним. Позже стало известно, что этот танк подбил из немецкого фаустпатрона старший лейтенант 1-го батальона Выборнов.

Сдерживая натиск фашистов, наш полк постепенно отходил все дальше на восточную окраину села. Для нас, солдат, вступивших в войну во второй ее половине и не знавших горечи отступления в 1941-1942 годах, отход на восток было незнакомым делом. Мы привыкли наступать всегда и везде, каждый бой, пусть самый тяжелый и трудный, обязательно заканчивался нашей победой и враг оставлял поле боя. Для нас это было привычно, закономерно, мы уже привыкли, что только наше появление вселяло в фашистов ужас и растерянность. И вдруг – на тебе! Здесь на Одере, под носом у самой столицы фашистской Германии нам приходится пятиться назад, сдавать свои тяжелым трудом и немалой кровью завоеванные позиции. Это было неприятно и, как мне казалось, неестественно. К середине дня село Цэкерик, за исключением нескольких домов, снова оказалось в руках немцев. Но мы знали, что это временный успех фашистов, что вот-вот должны появиться наши самоходки.

… Заступив на дежурство на колокольне, младший сержант Виталий Чеботарев, прежде всего, разгреб кучу битого кирпичи вытащил из-под нее завернутую в рогожу снайперскую винтовку.

– Вот она, родная, целая и невредимая, – любовно говорил он, смахивая рукавом бушлата пыль с ее приклада.

Снайперская винтовка была слабостью младшего сержанта, он любил ее особой нежной любовью, ухаживал за ней, как за девушкой, и даже разговаривал с ней ласково и заботливо. Капитан строго запретил вести огонь с колокольни не только из снайперской винтовки, но вообще из любого вида оружия, а колокольню использовать только как наблюдательный пункт. Чеботарев внутренне но соглашался с этим распоряжением и считал, что капитан не прав, перестраховывается и ничего нет опасного в том, что если он, Чеботарев, изредка будет снимать из снайперской винтовки одного – двух офицеров. А сделать это проще простого. Но в открытую нарушать приказ капитана он не решался. Единственное, что он сделал вопреки приказу начальника разведки, было то, что он не унес с колокольни винтовку, а спрятал ее в бывшем помещении звонницы под кучей битого кирпича и осыпавшейся штукатурки. Во время своего дежурства он доставал ее, чистил, наводил оптический прицел на немецких солдат и со вздохом снова прятал ее.