Рассказы Рэмси Кэмпбелла

— Совсем не остроумно. Ты поступил, как жулик. — Закончив расплавлять его огорченным взглядом, она добавила: — Это плакат фильма, который ты никогда не должен смотреть.

Их было так много, что он бы сбился со счета, если бы стал считать, — любое кино, где есть драки, или пистолеты, или ножи, или что-нибудь такое, из-за чего он стал бы вести себя, как плохой мальчик. Или бомбы, хотя бомбы — это, кажется, любимые игрушки взрослых. Или где ругаются плохими словами. В общем, куда проще было пересчитать фильмы, которые ему разрешалось смотреть.

— Еще один, — сказал он.

— Я не хочу, чтобы ты стал таким, как твой отец. Слишком многие из вас думают, что вы вправе издеваться над женщинами — и даже делать с ними кое-что похуже. — Прежде чем Робби осмелился спросить, чего она не договаривает (правда, когда дело касалось его отца, обычно договаривать было уже почти нечего), она добавила: — Я не говорю, что ты уже тоже из этой братии. Просто не становись таким никогда.

— Зачем ты это все распечатала? Для чего это?

— На этот раз мы будем бороться всерьез. — Он догадался, что под «мы» она подразумевает «Матерей против хаоса», а она продолжала: — Эти злые фильмы нельзя показывать. Они должны быть запрещены в Ливерпуле. Они заползают в головы детей и заставляют их вести себя, как…

— Как кто?

— Как это чудовище, — сказала она и ткнула пальцем в листки, которые положила на стол — изображением вниз. — Ну хватит. Ты просто надо мной издеваешься. — Она переключила взгляд на режим строгости и сказала: — Обещай, что ты никогда не станешь смотреть такие фильмы.

— Обещаю.

— Покажи руки.

Он снова ощутил себя маленьким — его подозревают в том, что он может ходить с грязными руками. И хотя он не скрестил пальцы за спиной, но все равно не совсем обещал. Помолчав, она сказала:

— Приготовь обед. Мы собираемся у Мидж.

Мидж была преподавателем на курсах уверенности в себе, которые посещала его мать, и основательницей «Матерей против хаоса». Робби протиснулся мимо велосипеда в кухню — она была еще меньше, чем гостиная, — и включил плиту. Он все еще гордился тем, что учится готовить, хотя и ни за что не признался бы в этом в школе. Он только предпочел бы, чтобы его мать не напоминала ему каждые пять минут, что его отец был не в состоянии даже сварить себе яйцо. На поверхности ливерпульской запеканки лопались пузыри, и это зрелище наводило его на мысли о каком-нибудь монстре, из тех фильмов, которые ему не разрешалось смотреть. С помощью рукавиц, слишком толстых, для того чтобы ими мог воспользоваться маньяк-убийца, он перенес запеканку на стол, всегда скрытый под грязноватой клеенкой.

— М-м-м, — сказала его мать, — вкуснотища! — Хотя ела она меньше и быстрее, чем Робби. — Еще и на завтра останется. — И спросила: — Много сегодня задали?

— Ну, так… Много, если честно.

— Чтобы все было сделано. — Она уже надевала рюкзак. — Не знаю, когда вернусь, — сказала она и покатила велосипед к двери. — Если задержусь, ты знаешь, в котором часу ты должен лечь спать.

Он оставил недоеденную запеканку на столе и вымыл тарелки, прежде чем перейти в гостиную. Как и на телевизоре, на компьютере стояли все родительские блокировки, какие только его мать додумалась установить. Он вышел в Интернет, отыскал очерк о ливерпульских поэтах и, заменяя слова, переписал его в тетрадку для домашней работы по английскому языку. Он переписывал последний параграф, когда зазвонил мобильник.

На нем не стоял рингтон из «Звездных войн» с тех пор, как его мать решила, что это фильм о войне. Робби не дал миру много времени — взял трубку прежде, чем христианскому хору удалось озвучить свои благочестивые напевы.

— Это Дункан Донатс? — сказал он.

— Да, если это Робин Бэнкс.

Отец назвал Робби в честь ливерпульского футболиста, но теперь мать всем рассказывала, что его назвали в честь певца.

— Моя мамка с твоей, — сказал Дункан. — Все мамки вместе собрались.

— Ага. К Мидж в дом набились.

— Как селедки. Как бы из окон не полезло.

На вкус Робби, это было уже слегка чересчур.

— Чего делаешь?

— А ты как думаешь? Домашнее задание доделываю.

— Чего? Ну как всегда. Еще полы там помой.

— Да ладно тебе, — сказал Робби. — Я уже заканчиваю.

— Заканчивай-заканчивай, ботаник, — съязвил Дункан, — только побыстрее, а то я все выкурю.

Робби дописал абзац, поменяв некоторые слова, выключил компьютер и вышел из дома. Лабиринтум-плэйс, маленький район через дорогу, был просто нагромождением одинаковых домов, которые стояли чуть ли не друг на дружке, зато следующая улица — Уотерворкс-стрит — вела к парку. Ветер толкал облака по черному октябрьскому небу, и он же приносил от Сифортского дока густую вонь силосных зернохранилищ. В переулках то и дело хлопали выстрелы и мелькали вспышки — но это была еще не война, а просто ранние, бессмысленные фейерверки; громкий раскатистый грохот у него за спиной оказался не взрывом бомбы — это очередной самосвал выгружал металлический лом на пустыре неподалеку от торгового центра.