Рассказы (сборник)

— Нам, своим знакомым бабам, Ефросиния Ефимовна сказала по большому секрету. А у Ефросиньи Ефимовны, ты знаешь, я тебе говорила, сын служит в райкоме вторым секретарём. Так вот, она сама слышала, как её Михаил говорил своему заму, что это дело решённое. Что двадцать второго июня — ну, на двенадцатую годовщину начала войны — Сталин издаст указ. Чтобы, значит, всех мужиков, которые воюют десять лет и больше, вернуть по домам. Актировать вчистую. И каждому, представляешь, Надя, пенсию аж по тыще рублей! Да ещё — надбавка за ордена. А которые Герои Советского Союза — тем вообще! За одно только звание будут платить по три тыщи! Но и тыща — тоже! Очень даже неплохо! У меня вон со всеми премиальными — восемьсот и то не выходит. Да налог, да профсоюз, да военные облигации. А им пенсию — без налога. И облигации — только тем, кто захочет. А представляешь, Надя — вдруг твой Иван найдётся? Ой, прости старую дуру!

Увидев, что учительница заплакала, спохватилась Анна Степановна.

— Вот увидишь, Надя, найдётся! И не надо никакой пенсионной тыщи! Типун мне на язык — глупой бабе! Надо же — так ляпнуть! Прости меня Господи — какие пенсии! Вернулись бы — вот что главное! И они вернутся — сама увидишь. И твой Иван — обязательно. Ведь он же с первого дня воюет. И как только двадцать второго июня Сталин издаст указ — твоего сразу домой.

Надежда Васильевна знала, что этот страстно ожидаемый всеми женщинами указ ни при чём. Выйдет он или не выйдет — а скорее всего, не выйдет, в пятьдесят первом к десятилетнему юбилею в него верили много сильнее, чем сейчас, и? — возвращение Ивана зависит не от этого мифического указа. Нет — только от неё. От её выбора. Добровольного выбора. Ведь возвратить её Ванечку могло только чудо. И чтобы оно произошло…

Выплакавшись, Надежда Васильевна от всего сердца приняла неловкие извинения Анны Степановны: ну что ты, Аня, я понимаю. Мало ли о чём болтают бабы — ты не нарочно. Не думая сглазить Ванечку… А что он скоро вернётся… знаешь что… поставь за его возвращение свечку. Ну — кому полагается. А то мне в церковь нельзя — уволят.

Обрадованная Анна Степановна поспешила заверить учительницу, что в следующее воскресенье — она обязательно. За возвращение Ивана поставит три свечки: Спасителю, Богородице и Николаю Угоднику. И непривычно для комсомолки тридцатых годов аргументировав отказ от денег за свечки, — что ты, Надя, как можно! брать деньги за богоугодное дело, грех! — пригласила Надежду Васильевну выпить настоящего грузинского чаю. К тому же — из самовара.

В одной из двух уютных комнаток квартирохозяйки важно пыхтел на столе заправленный еловыми шишками самовар, на тумбочке в углу то играл музыку, то пел песни, то рассказывал об успехах социалистического строительства изобретённый для проверки стойкости духа советских людей "Рекорд", Анна Степановна потчевала гостью чаем с вишнёвым вареньем, как вдруг…

…у Надежды Васильевны вдруг мелькнула совершенно дикая мысль. Настолько ни на что не похожая, что учительница, не подумав о возможной опасности, выпалила, не донеся до рта ложечки с густым вареньем.

— Послушай, Аня… а где воюют наши мужчины?! Ведь Родина-то освобождена?! Ведь ещё осенью сорок четвёртого года наша доблестная Красная армия изгнала вероломных захватчиков за священные рубежи нашей Отчизны?! А союзники, — однажды прорвав плотину, мысли Надежды Васильевны неслись безудержным, сметающим всё потоком, — к началу сорок пятого освободили Францию, Бельгию, Данию, Норвегию — ну, в общем, весь запад! А Муссолини ещё в сорок третьем порвал с Гитлером — ну, помнишь, вскоре после Сталинграда? А мы всё воюем и воюем… где — Аня?.. И… с кем?

— Ой, Надька, правда! — воскликнула квартирохозяйка и поперхнулась чаем, — кьхе, кьхе, кьхе! Ведь вся Россия — кьхе, кьхе! — освобождена ещё в сорок четвёртом! Ты это точно — кьхе, кьхе! — сказала. А Европу союзники — кьхе, кьхе, ой, Надя, постучи меня по спине! — к маю сорок пятого отвоевали полностью. А этих японских самураев американцы в сорок девятом так раздолбали, что не осталось камня на камне. Говорят, какой-то секретной огненной бомбой сожгли их как тараканов — одни угольки остались.

После этих слов Анны Степановны обе женщины в страхе посмотрели на поющий приторным мужским голосом "то ли луковичка, то ли репка" "Рекорд" — а что, если всё-таки провокация?! Ведь диверсанты — они же повсюду! Иначе откуда у двух советских женщин такие чуждые нашему социалистическому образу жизни мысли? С кем, видите ли, воюем? С кем надо — с тем и воюем! Ведь злобные империалисты не знают покоя ни днём, ни ночью! Спят и видят, как бы своими паучьими лапами раздавить первое в мире Социалистическое Государство! Оплот всего прогрессивного человечества! Надежду угнетённых и обездоленных трудящихся во всём мире!

Анна Степановна встала, выключила радио и испуганно посмотрела в глаза учительнице: — Знаешь, Надя, а я его, — кивок головы в сторону "Рекорда", — кажется, зря купила… Ведь если бы он только музыку и песни — тогда бы да… а то ведь ещё и говорит Бог весть что…