Рассказы (СИ)

-Не стал, - притворно вздыхает Петька. -Война, брат, все на свои места поставила. Я еще что-то хочу сказать, но тут нас подхватывает стайка девушек и ведет нас к большому длинному столу. Я с трудом узнаю в этих веселых лицах черты школьных подруг. Таня Иванова, Наташка Белоглазова, боже мой, как же я по вам соскучился! Мы наливаем в рюмки, чокаемся и выпиваем за встречу, за долгожданную встречу школьных друзей. Водка горячим ручейком п скатывается вниз и хмель слегка ударяет в головы. Мы начинаем дружно говорить. Перебиваем друг друга, снова спрашиваем и отвечаем. Двадцать лет, из которых четыре года сожрала война, будь она проклята.

Наконец, шум потихоньку стихает, и мы начинаем говорить спокойнее, вспоминая себя, рассказывая о других. Постепенно от живых разговор переходит на не вернувшихся с той страшной войны. Петька первым подходит к стенду с фотографиями. Мы невольно замолкаем и один за другим присоединяемся к нему. Со стенда на нас, живых, глядят глаза тех, кто не вернулся, кто ушел для того, чтобы жили другие. Настя, которая так и не стала артисткой кино, Серега, когда-то гроза всей школы, а в тяжелом сорок втором геройски погибший в Севастополе. Я смотрю на них, и на глаза невольно наворачиваются слезы. Я украдкой вытираю их и вижу, что и остальные смахивают слезы. Стыдиться этих слез нельзя и я понимаю, как мне не хватает тех, не пришедших с войны. -Сашка, - слышу я за своей спиной голос и оборачиваюсь. Танька! Все такая же красивая и ничуть не постаревшая. Та самая Танька, в которую я был когда-то влюблен, и из-за которой я когда-то подрался с Колькой Ищенко.

-Таня, - говоря я и не знаю, что сказать дальше. Вместо левой руки у нее пустой рукав, и я невольно отвожу глаза. -Это ничего, Саша, - понимает она, -Я уже привыкла. Хорошо, что жива осталась.

-Хорошо, конечно, - соглашаюсь с ней я и веду ее к столу. Я наливаю в рюмки и кладу закуску в тарелочку. -А помнишь, - начинаю я, но тут она меня перебивает и говорит:

-Саш, а ты помнишь Кузнецова? -Этого Подлипалу-то? – презрительно говорю я и мысленно сплевываю.

-Нужен он нам сегодня. Небось, в тылу отсиделся, и теперь стыдно нам в глаза смотреть. -Так ты ничего не знаешь? – говорит Таня, ставит рюмку на стол и хватает меня за рукав.

-Ты правда ничего не знаешь? – говорит она и пытливо смотрит в мои глаза. -А что я должен знать? – недовольным тоном спрашиваю я и тоже ставлю рюмку на стол.

-Вот оно что, - протягивает Таня и отпускает меня. -Сядем, - предлагает она и мы садимся. Я молчу смотрю на нее и жду. Она явно нервничает, но я жду, зная по своему богатому журналистскому опыту, что нельзя в таких случаях торопить человека. Таня вздыхает и берет меня за руку.

-Мы с Тасей когда собирали фотографии наших ребят, зашли и к его маме. -К маме? – невольно перебиваю я ее. -А при чем тут его мама?

-Ты не перебивай, Саша. -Извини.

-Так вот. Мы попросили у нее фото Вани, он ведь погиб. В сорок втором, на Воронежском фронте. Он, как оказалось, на фронт попал раньше нас всех. Ты об этом разве не знал? -Нет, конечно, - отвечаю я и ощущаю, как в горле застыл комок.

-Не знал. И мы не знали. До прошлого месяца не знали, пока не стали фотографии собирать. Оказывается, он попросту сбежал на фронт, не дожидаясь, когда призовут. Воевал в пехоте, был награжден двумя орденами. А ты очень хорошо знаешь, как в сорок первом ордена давали. -Знаю, - отвечаю я, и снова ощущаю комок в горле.

-А в сорок втором, в июле, он был ранен и его отвели в санитарную часть. Их должны были отправить в тыл на следующий день. Все было тихо, и вдруг танки. И до двух рот пехоты. Все было так неожиданно, что не успели организовать оборону и один танк прорвался прямо к медсанбату. А там сплошь тяжело раненные и медсестры. Подмоги и защиты ждать было неоткуда. Еще секунды – и танк начнет давить гусеницами всех. Вот Ваня-то и бросился с гранатой под танк. Таня замолчала. Молчал и я, не зная, что сказать. Неожиданно Таня схватила меня за рукав и заговорила горячо и торопливо.

-Понимаешь, Саша, его мама не захотела дать нам его фотографию, сказала, что слишком хорошо помнит, как мы к нему относились. Вот потому-то и нет здесь его фото. Так что, на тебя одна надежда. -На меня? – удивляюсь я. -А я-то как могу помочь?

-А очень просто, - вдруг врезается в разговор голос Кати Шубиной. Оказывается, пока мы тут разговаривали, остальные потихоньку окружили нас и слушали, о чем мы тут беседуем. -Очень просто, - повторяет Катя. -Ты известный журналист-фронтовик, тебе и карты в руки. Ты сумеешь убедить его маму, что фотография нужна не нам даже, она нужна тем, кто будет после нас. Он же единственный, чье фото отсутствует на общем снимке нашего класса. И это несправедливо, что его нет там, где наши ребята.