Рассказы (СИ)

Мы замолчали. Было так хорошо, что говорить не хотелось. Так прошли еще две-три минуты. Кристиан закурил и ароматный дымок лениво потянулся в небо. Мы могли бы сидеть бесконечно долго, но в этот момент из дома вышли мой друг с женой.

-О-о! Уже готовы? Ну, тогда к делу! – сказал Олег, с удовольствием потер руки и, поддерживая жену, направился к столу.

-Ну что, начнем по первой? - И его взяв бутылку он ловко и быстро освободил ее от пробки.

-Погоди, Олег, - удержал я его.

-Хендрик говорит, что он и Кристиан не будут пить водку. Оне, понимаешь, устали.

-Как устали? - Непонимающе захлопал глазами Олег.

-Они что, русскую баню не хотят ощутить во всей ее красе?

-Выходит, не хотят. – согласился я.

Олега эта мысль, похоже, повергла в легкий шок, и он, на какое-то время, даже позабыл, что в его руке покоится здоровенная бутыль с водкой. Меня эта ситуация, честно говоря, даже позабавила, и мне было интересно, как же он с ней справится. Наконец, он окончательно переварил известие и решительно сказал:

-Ты же переводчик?

-Ну.

-Гну! Вот и переведи им, только слово в слово. Лады?

-Лады.

-Вот и скажи им, что я не знаю, как там у них в Голландии…

-В Нидерландах. Голландия это…

-Да по фиг все это! В общем, не знаю как, но переведи им без потери смысла слов. Короче, я не знаю, как там у них в Голландии, но у нас в России, после бани, пельмени без водки жрут только собаки.

Помешкав секунду, я перевел нашим гостям все слово в слово, как и просил Олег. Надо было видеть их реакцию! Знаменитая сцена из бессмертного «Ревизора» нервно курит в сторонке. Но, будучи людьми, привыкшими к разным перипетиям и ударам судьбы, они достойно приняли удар. Оба, подобно суровым римлянам, бестрепетно взяли стаканы, и, хотя не без некоторого усилия над собой, протянули их Олегу, который, с тем же достоинством, наполнил их до краев. После чего все мы чокнулись, и каждый на своем языке пожелал здравия присутствующим. Все-таки, мы люди, а не какие-то, знашь-панимашь, собаки!

Незабываемые русские впечатления

Если славный стольный град Москва еще хоть как-то известен лицам иностранного подданства, ну и плюс к ней Ленинград или Киев, то славный город Свердловск звучит для них как учебник по ядерной физике или квантовой механике членам племени мумба-юмба. Однако, пресловутый угар перестройки открыл завесу таинственности и запрета над третьей столицей и в 1989 году первые ласточки, в виде граждан иных стран, начали прибывать на Урал для ознакомления с городом, который ассоциировался ранее с грозным и темным для импортного понимания словом Сибирь. И пусть Сибирь тут ни при чем, поскольку и о Сибири люди забугорного происхождения только краем уха слыхали – в виде того, что все там ходят в ватниках, а кофемолка для тамошних аборигенов вообще дело немыслимое и покрытое таинственным мраком, - но поскольку Урал вообще оказывался тайной за семью печатями, то, спускаясь с трапа самолета или подножки международного вагона, они тут же начинали боязливо оглядываться, пытаясь обнаружить, не скрываются ли где вездесущие агенты КГБ, и не кинется ли на них стая белых медведей, которые, согласно достоверным сведениям, полученных из газет, телевидения и радио, просто обязаны бродить стаями по запорошенным вечным снегом узким и затемненным улочкам. Со временем страхи проходили, на смену им появлялось робкое любопытство, которое, в свою очередь, сменялось искренним интересом. Стаи медведей канули в Лету, агенты КГБ переквалифицировались во вполне симпатичных и не таких уж страшных людей, с которыми, как оказалось, порой приятно иметь дело. Но душа… загадочная русская душа так и осталась подернутой завесой непостижимости. И повалил люд заморский хлебнуть не медведей, которых и в Америках с Европами хоть завались, а впечатлений. И причем таких, каких не сыщешь ни в каком другом уголке земного шара. И возвратившись домой они взахлеб рассказывали родственникам, друзьям и коллегам как это «колоссаль» и «отшень харрашоу, тфою мат». И если по-европейски выглядевшие супермаркеты и офисные здания с русским колоритом еще как-то находили свое объяснение в иностранной мове, то все, что касается русской души, не находило никаких слов. И как бы ни был богат и велик английский, немецкий или еще какой-нибудь язык, впечатление от русской души укладывалось лишь в восторженное «О-о!», либо в недоуменное «Э?». Наслушавшись столь многозначительных откликов, какой-нибудь наивный и простодушный американец или француз мчался в Россию за своими «О-о!» и «водка, валенки, тульский самовар».