Проснулся он от того, что за окном звонко брехали собаки, звучал нестройный гул людских голосов. Он с трудом разомкнул веки и с усилием заставил себя одеться и выйти на крыльцо. Недалеко от него уже стояла группа людей, державших в руках ружья, некоторые с поводками, на концах которых танцевали возбужденные псы. Глядя на переполошенные от предвкушения добычи собачьи морды, Леха вдруг вспомнил вчерашний «разговор» с волком и отчего-то ему стал на миг тошно. Охота потеряла свою прелесть и очарование. Но тем не менее он все же послушно кивал в ответ, так же послушно отправился туда, где ему отвели место. Но почему-то он уже сомневался в своем праве вершить судьбами и жизнью тех, что метались сейчас среди флажков и подгоняемых к неизбежному концу. Хотелось бросить все и вернуться в спасительную тишину избушки и зарыться с головой в подушку. А люди и звери тем временем шаг за шагом двигались к своей цели. Освобожденные (наконец-то!), рванулись с поводков псы и помчались, опьяненные безнаказанностью и легкостью добычи, но все же не рискующих скрыться слишком далеко от бдительных своих хозяев. Вскоре лай затих и Леха добрался до своего места уже в полной тишине. Вопреки всему он достал сигареты и закурил, почти физически ощущая гнет этой тишины. Готовой вот-вот взорваться грохотом картечи и предсмертным визгом волков. И все же, несмотря на ожидание, первые выстрелы заставили его вздрогнуть. Он первым щелчком отбросил сигарету и взял ружье на изготовку. И словно кто-то невидимый вдруг отключил его от всего, что происходило вокруг. Имело значение лишь небольшое пространство перед ним, откуда мог выскочить чудом избежавший расправы хищник, но и здесь его поджидала смерть, ибо в десятке метров перед Лехой висел злобным глазом красный флажок.
И словно оправдывая Лехины ожидания, среди далеких звуков бойни вдруг послышался обозленный собачий лай, полный обиды на ускользнувшую от их хозяев добычи. Лай становился все громче и приближался к Лехе. И как будто кто-то невидимый внезапно переключил огни на сцене, вмешавшись в расписанную по нотам охоту. Вроде бы все оставалось как прежде – где-то продолжали грохотать выстрелы, рассеивая смерть, рычали псы, обезумевшие от безнаказанности, - но теперь в стройную симфонию бойни вмешались еле ощутимые, но от этого не менее, грозные признаки разрушенной гармонии. Леха не мог знать точно, что произошло, но понимал, что где-то там, среди крови и грязного от пороха снега, отчаявшийся волк решился на рывок к жизни. Лоб моментально покрылся испариной, по телу пробежала волна возбуждения и спряталась где-то внизу. Леха машинально поправил шапочку и направил ружье туда, откуда по его расчетам должен был появиться беглец. Секунды медленно стекали в вечность и ожидание казалось бесконечным. Он ждал и был готов, но все же когда волк появился на линии огня, он невольно вздрогнул и замешкался, задрожал палец на курке. А волк – тот резко встал, взметнув облако снежной пыли, и тяжело, вздымая покрытые слипшейся от бешенной скачки шерстью боками, уставился в глаза человека. Друг на друга смотрели они и казалось, само время остановилось, оставив только их, среди снегов и света. Они смотрели друг на друга – тысячи лет смертельной вражды, бесчисленных схваток, смертей и вечной жажды победы. Сквозь прорезь прицела Леха видел круглые желтые глаза хищника, мучительно старался сдвинуть курок – и не мог. Было что-то в этих глазах, непонятное нынешнему человеку, но что понимал его далекий предок. Он искал страх – и не видел его; искал мольбу о пощаде – ее не было; только усталость и обреченность тускло отражалась в зрачках зверя. Еще одна вечность скатилась в небытие, и ружье дрогнуло. Уши зверя слегка пригнулись, но более ни одного движения. И Леха понял, что не может он убить стоявшего перед ним хищника. Он отшвырнул уже не нужное ему ружье в сторону и вдруг, повинуясь непонятно откуда взявшемуся чувству, сунул пальцы в рот и издал резкий пронзительный свист. Повинуясь этому сигналу, волк распрямился сжатою пружиной и одним махом проскочил поляну, рванувшись навстречу свободе. Прыжок, прыжок, еще один… и вот, только медленно опускающиеся снежинки напоминают о нем. Леха вдруг почувствовал облегчение, сел в снег, достал негнущимися пальцами смятую сигарету и закурил. Он сидел, пускал дым и улыбался; кто-то стоял рядом и обидно высказывал ему, а он не слышал его, он был там, где, ускоряя свой бег, мчался серый в морозную даль свободы и жизни.
Стакан