Рассказы сибиряка

К счастию всех обитателей Самбу-Тиба, явился тогда между ними некто, который чудесно сберег в душе своей всю красоту непорочности и правды… Прекрасная, величественная наружность; тонкий, проницательный, глубокомысленный ум; мягкий и кроткий нрав; — одним словом, все давало ему пальму первенства между монгольскими предками. Он стал всеобщим судьею — и суд его почитался священным. Его любовь, его уважение были высочайшею наградою добродетельных и справедливых; но зато как жестоко наказывал он порочных — он их презирал!.. Мне кажется, что для человека, который мыслит и чувствует, не может быть ничего ужаснее презрения.

Желая отвратить и на будущее время беспорядки и ссоры, он наделил каждого ровным участком земли. Все были довольны — и благодарность поднесла ему титул: князя всех духов… Но вы, может быть, захотите знать имя того,

Кого все в мире уважали,
Кто был преступников гроза?
Его по-эйнеткекски звали:
Ма-ха-самада-Рануза…
Мне должно бы сказать: Рануза,
Чтоб ударение сберечь;
Но орифмованная речь
Подчас тяжелая обуза.

Вы, верно, знаете, что Индия и Эйнеткек — одно и то же.

Теперь потрудитесь выговорить тибетское название того же самого князя…

Оно, конечно, трудновато
Сказать: Мангбай-Кгурби-Джалбу;
Но вы пеняйте на судьбу,
А я уж тут невиноватой.

Мне сказывали, будто по-нашему, по-русски, это значит: всеми избранный царь; впрочем, я не ручаюсь за верность перевода… Итак, прелестная Катинька, вот где начало властей. — Этот Джалбу, или Рануза, титуловался священным именем: Великого обладателя вселенной. Подданные и потомки его стали называться человеками.

Я не сказал: людьми, затем,
Что в люди не выходят скоро;
И потому, что в свете сем
Все эти выскочки — умора!

Мне бы очень приятно было беседовать с вами; но сами посудите: возможно ли это?.. Мой эстетический сосед держит, вероятно, для голоса, как вы думаете кого? — бесхвостого павлина!

Однако ж во всяком худе есть добро, как вы это сами видите… Прежде я был не в состоянии постигнуть, что бы могло заставить слить в одну идею и ужас и хорошее; теперь

Понятна эта мне причина;
Я глубоко в нее проник,
Когда услышал крик павлина:
Вот крик — так настоящий крик!
Прошу тут выразиться просто?
Что этой речью объяснишь?
Невольно скажешь: ты, бесхвостый,
Ужасно хорошо кричишь!..
Но он час от часу сильнее;
Ах! отодвиньте дальше стул;
Закройте уши поскорее;
Закрыли?.. Режут!.. Караул!..

Рассказ пятый

Ух!.. как гора свалилась с плеч!
На нашей стороне победа!..
Однако ж надо подстеречь
Ужо затейника-соседа…

«Здоровы ль вы?» — Все слава Богу!
— «Да что ж у вас за эпиграф?» —
А вот я буду тотчас прав,
Как расскажу все понемногу.
Сбылся, сбылся мой сладкий сон!
Недаром он три ночи снился:
Я от павлина открестился,
Да, этот варвар — подарен!
— «Павлин?.. вы шутите?.. кому же?»
— Сосед невесте подарил;
Вот, признаюсь, разодолжил!
Я весел за нее и вчуже.

Таким образом мой эпиграф есть порыв неукротимой радости, и как не радоваться, когда все довольны?.. Сосед — изобретательностию в сюрпризах; невеста — подарком, а я… мне кажется, я довольнее всех. —

Теперь могу я на просторе
Рассказ мой снова продолжать,
А там павлин извол кричать:
Я в стороне… мне что за горе?

Шагямунианцы признают, что душа бессмертна, но как они признают это?.. Не по убеждению просвещенной веры, как мы, а по внушению невежественного суеверия, как многие. Высокая мысль с. о жизни в бесконечности искажена у них всегдашним соединением души и материи. Они никак не могут различить бессмертного духа разумения, который проявлен только в одном человеке от неистощимого духа жизни, который, под всеми возможными формами, так блистательно проявляется в природе; одним словом — они верят переселению душ.