Рассказы старого лешего

Студент-археолог дал нам клочок от вырванной из книги странички, где был, по его словам, ясно виден орнамент XVII века. Студент куда-то уехал, а мы остались без научного руководства. На клочке бумажки с трудом можно было разобрать какие-то завитки, листья, травы.

Мы развели колер для светлого фона и стали им красить стены. Стены пришлось окрасить два раза, и на это у нас ушло три дня. Вышло неплохо, но краска не сохла, и орнамент рисовать на ней было нельзя. Надо ждать два, три дня.

Тут появился отец Иван. Он был полной противоположностью отцу Федору. Небольшого роста, с красным курносым носиком, жиденькой белесой бороденкой и веселыми щелочками глаз. Он всегда был навеселе и в самом добродушном настроении. Этот-то попик и приспособил нас себе на пользу, а нам на развлечение. Он потащил нас к себе в дом, напоил чаем с ватрушками и уговорил ехать с ним в лесную контору за бревнами. Мы запрягли с помощью попика трех лошадок, сели на роспуски и отправились за двадцать верст в казенный лес. Мы сидели бочком на жердях, подстелив под себя клочок сена и свою куртку. На первой лошади ехал попик, на двух других — мы. Лошаденки весело бежали, попик пел песни, мы тоже что-то вопили, и все были счастливы.

Дорога шла лугами и перелесками — ровная, гладкая, упругая, как резина. Проезжая деревню, наш попик соскакивал с роспусков и стремительно забегал в знакомый ему домик и минут через пять выходил оттуда, жуя корочку, еще более веселый.

Тпрр, приехали! Большая поляна, три маленьких домика и штабеля бревен, досок, дров. На высоких козлах работают пильщики. Попик помчался в контору, а мы распрягли лошадей, спутали их и пустили на траву, а сами, подстелив под голову куртку, с удовольствием растянулись на траве.

Солнце уже собиралось на покой и последними лучами освещало вершины сосен. Лесной конек с песенкой поднимался вверх и с песенкой же опускался на ветку.

Но вот наконец все дела сделаны. Мы навалили на роспуски бревна, закусили ржаными лепешками, запрягли лошадей, и наш караван тронулся в обратный путь.

Солнышко давно уж закатилось. Наступила теплая летняя ночь. Лес окутался в сумрак, замолкли дневные птицы, затрещал козодой, да маленькая совка уверяла всех: «Сплю, сплю, сплю», а из лугов ей отвечал коростель: «Врешь, врешь» — и опять: «Врешь, врешь» — и так всю ночь.

Возы наши поскрипывают, колеса постукивают по корням. Мы сидим на бревнах и дремлем, качаясь на ухабах. К утру мы были дома. Усталые, полусонные, кое-как управились с лошадьми и стали ставить самовар. Это дело было мне внове. Я наложил углей, зажег лучину и заледенел от ужаса. Самовар мой запел таким странным голосом, так завыл, что я сразу понял — он без воды. Схватив ведро, я опрометью бросился к самовару. Обжигаясь, снял крышку и плеснул внутрь — оттуда вырвались клубы пара, и, о счастье, самовар крепко стоял на ножках и не валился набок.

Нам бы не расплатиться всей нашей работой, если бы он распаялся. Теперь скорее напиться чаю и спать. Когда мы проснулись, был уже вечер. Косые лучи солнца сказочно освещали паутину в окошке сарая. Над нами щебетала ласточка, и было слышно, как вокруг колокольни с визгом носились стрижи.

Начинать работу было уже поздно, и мы весь вечер проболтали с поповскими дочками.

Жили мы и столовались у церковного сторожа. Сторожиха кормила нас вкусными щами с кашей, а по утрам ставила на стол горячую запеканку из картошки с молоком. К чаю пекла ржаные лепешки или сочни. С нами у сторожихи столовался маляр Пахомыч. Он весь день висел, как паук на паутине, в своей люльке и белил колокольню. Пахомыч был опытный маляр, и он показывал нам, как надо смешивать колер, как разгонять кистью краску, чтобы она ровно ложилась на стену, сколько нужно налить в краску олифы. За обедом Пахомыч учил нас, как надо есть из общей чашки, как после каждого глотка класть ложку на стол, как над корочкой хлеба носить в рот полную ложку щей, когда можно брать из щей кусок мяса. Все эти правила этикета мы с его помощью усвоили и теперь могли без конфуза пообедать в самой строгой артели.

Погода стояла чудная, дни были жаркие, ночи лунные, теплые — спать в избе или в сарае не хотелось. Кладбище было рядом, и мы, подостлав половичок или какую-нибудь ветошку, устраивались на могилках.

А как-то раз мы крепко заснули на церковной паперти и проснулись только тогда, когда солнце ярко светило и вокруг нас, к нашему смущению, стоял народ. Бабы, девки, смеясь, смотрели на нас, и по нашему адресу отпускались веселые шуточки. Спешно забрав свои одежки и постель, мы под веселый хохот стрелой умчались в сторожку. Оказалось, что в этот день был праздник, и бабы собрались спозаранку (шут их принес!), когда еще церковь не отпирали.