Рассказы старого лешего

— Поликарп Иванович, друг, дай я тебя поцелую… Я, понимаешь, сирота. Один я, понимаешь, Ваня, один. Ваня, можно я на Фенечке женюсь? Можно?

— Вот что, мальчики, — сказал Анатолий, вставая, — хватит! Надо хозяину покой дать.

Иван Поликарпович сидел в кресле с блаженной улыбкой, но уже довольно плохо разбираясь в событиях.

Художники встали. Хмель уже немного выветрился, и они вежливо и сердечно поблагодарили хозяина и, надев на террасе свои доспехи, тронулись в путь.

С неба, окружив себя облачками, удивленно смотрела луна. Через дорогу перекинулись тени, и дачи, и деревья — все приняло новый, непохожий вид. Воздух, свежий, пропитанный запахом гниющей листвы и сырой земли, еще более отрезвил художников, и они весело зашагали по дороге.

— Бывают же такие удачи, — сказал Алеша. — Приди мы днем позже, и никакого Ивана Поликарповича мы бы уже не застали. Пожевали бы бутерброды с колбасой, тем дело бы и кончилось.

— Да… — промычал кто-то.

Набежал ветерок и замел следы художников.

КОТЛЕТЫ

Жив и я. Привет тебе, привет…

С. Есенин

Угол Сивцева Вражка. Нажимаю кнопку звонка у двери своего приятеля. На двери медная дощечка, а на ней четко вырезано: «Присяжный поверенный Авенир Николаевич Рак». Чернильным карандашом детской рукой приписано: «ДУ». Нажимаю кнопку еще раз. Быстрые шаги, и в двери сам Авенир Николаевич.

— Дорогуша, ты ко мне? А я должен сейчас бежать. Ты там устраивайся, как можешь. Я скоро приду. Нет, я больше так не могу… Или я, или она! Нам двоим тесно на этой планете! Я бегу! Прощай! — И он умчался.

Я закрыл дверь и остался в темной прихожей. Зная любовь Авенира Николаевича к пышным фразам, я не придал значения его словам. Зажег свет и прошел в кухню. На столе увидел тарелку, а на ней четыре котлеты. Чудесно! Я был голоден как волк и здорово устал. Утром на последние пять копеек съел пирожок с мясом и потом целый день бегал по редакциям в тщетной надежде получить гонорар.

— Денег нет… Зайдите денечка через два… Зайдите через недельку…

Трудно начинающему художнику. Ой как трудно!

При виде котлет у меня потекли слюнки. Понюхал котлеты… Немного того… Ну да ладно. Вон на полке перец и горчица.

Обильно посыпаю их перцем и густо намазываю горчицей. Эге, да тут и французская булка, почти целая, и недопитая бутылка кахетинского. Прекрасно!

Все это было съедено и выпито с величайшим наслаждением.

В приемной я улегся на бархатном диване, покрылся ковровой скатертью, которую сдернул с круглого стола, и уже начал дремать, как вдруг раздались четыре нервных звонка и стук в дверь.

В одном белье, ощупью, добираюсь до входной двери. Открываю. Легкая фигурка скользнула ко мне. Две цепкие женские руки обхватили мою шею, и горячий, крепкий, сладкий, душистый поцелуй обжег мои губы.

Никогда в жизни, ни раньше, ни позже, я не получал такого поцелуя. У меня даже голова закружилась.

В следующее мгновение незнакомка резко оттолкнула меня — так, что я крепко ударился спиной о стену.

— Какой ужас! Я, кажется, ошиблась!

— Что вы, что вы… Нисколько… Даже напротив!

— Замолчите! Кто вы такой? Зачем вы здесь? Да зажгите же свет!

В темноте, натыкаясь на кресла, я бросился натягивать брюки.

— Погодите со светом. Я не одет!

Едва успел впрыгнуть в брюки, как вспыхнула люстра. Передо мной стояла красивая брюнетка и сердито смотрела на меня.

— Да отвечайте же, кто вы такой? Где Авенир Николаевич? Слышите, отвечайте!

Путаясь, рассказал, кто я и как попал сюда. Когда же сказал, что Авенир Николаевич стремительно убежал с криком: «Или я, или она!» — брюнетка вскрикнула:

— Вы лжете — этого не могло быть! Он здесь, он ждет меня!

Быстрыми шагами она пошла к двери спальни. Распахнула дверь. Дикий крик:

— Аааа… Вот он! Он висит!

И стала падать. Я бросился к ней, споткнулся о ковер, и мы вместе рухнули на пол.

Падая, я крепко стукнулся головой о массивную ножку круглого стола. Кое-как доволок бесчувственную брюнетку до дивана. С большим трудом уложил ее, а как надо было помочь ей — не знал. В медицине я был очень слаб.

К счастью, вспомнил, что в «Горе от ума» Чацкий приводит в чувство Софью, махая над ней платочком. Да еще он велел Лизе: «Шнуровку отпусти вольней, виски ей уксусом потри, опрыскивай водой». Я старательно стал махать над ней платком, это не помогало, а расстегнуть платье не решился. Что делать? Тогда побежал в кухню и, набрав полный рот воды, окатил ее. Красавица не подавала признаков жизни. Нашел полотенце и стал обтирать ей лицо.

Хлопнула дверь, и в комнату вбежал Авенир Николаевич. В руках у него была большая проволочная крысоловка.

— Алеша! Ты жив? Какое счастье, какое счастье! Жив? Ты не съел?..

Тут он увидал лежащую красавицу. Крысоловка выпала из его рук.

— Что это? Зина? Что с ней? Алеша, она умерла? Она съела?..

— Нет-нет, жива и ничего не ела… Чего-то испугалась в той комнате. Вскрикнула: «Он там! Он висит!» — и упала в обморок. Помоги привести ее в чувство.

— Дорогуша, вот спирт, потри ей виски и дай понюхать.

Мы махали над Зиной платком, терли виски, совали в нос пузырек со спиртом, расстегнули ворот у платья.