Рассказы старого лешего

Зина очнулась. Глубоко вздохнула и открыла глаза. Минуту смотрела на нас отсутствующим взглядом, потом сознание вернулось к ней. Взглянула на Авенира Николаевича и тихо прошептала:

— Ты жив… жив… Как я испугалась! Но кто же все-таки там висит? Я же видела!..

— А, да я забыл совсем. Там висят с потолка мои старые брюки. В них я запихнул документы по делу купчихи Косоротовой. Это ужасно. Эта мерзкая крыса изгрызла три документа! Три документа из дела купчихи Косоротовой! Или я, или она!

Авенир Николаевич опять заметался по комнате.

— Как я бежал, как мчался! Эти проклятые котлеты… Я так боялся, что ты съешь их. Ведь в них я всыпал по крайней мере столовую ложку мышьяка.

Он замолк и удивленно уставился на меня.

— Алеша, что с тобой? На тебе лица нет!

Я без сил опустился на кресло.

— Авенир, я… их… съел.

Авенир Николаевич пошатнулся, схватился за голову и чуть было не сел на Зину.

— Какой ужас! Надо вызвать «скорую помощь»! Скорей, скорей звоните!

Вскочил и бросился к телефону.

— У, черт! Проклятая тварь перегрызла провод! Посмотрите, обгрызла и обглодала обмотку. Что делать? Надо молока. Алеша, пей молоко, пей.

Но где его взять? Сейчас ночь.

Авенир Николаевич бросился в кухню.

— Вот есть бутылка кефира. Пей скорее!

Я сидел ни живой ни мертвый. Мне уже казалось, что яд грызет внутренности, и я мысленно прощался с белым светом, а так было жаль покидать его.

— Дорогуша, пей кефир, пей!

Я встал и, шатаясь, поплелся в кухню. Вот она, эта тарелка, на которой лежали злосчастные котлеты… вот и перец, и горчица, стакан, из которого я допил кахетинское. А это что за коробочка?

— Авенир, что в этой коробочке?

Авенир Николаевич тупо уставился на нее и долго смотрел, не понимая. Потом с размаха хватил себя по лбу.

— Ах, я олух Царя Небесного! Да ведь это мышьяк! Я только хотел положить его в котлеты… Какая радость, Алеша, друг!

И он стал душить меня в своих объятиях.

Тихая радость широкой волной залила меня. Я жив! Я еще поживу на свете.

В ГОСТЯХ

Пригласил меня погостить мой новый приятель Александр Иванович Макаров. Как-то неожиданно он явился в мою мастерскую на Арбате, отрекомендовался, купил у меня картину «Травля волка», и с тех пор мы стали друзьями.

Он высокого роста, с открытым русским лицом. Усы с подусниками и все ухватки бывшего кавалериста. Только шпор не хватает.

Теперь мне надо ехать к нему в Курскую губернию. Вот я и стал собираться. Купил у разносчика беленькую деревянную шкатулочку, купил несколько листочков латуни, морилку и спиртового лака. Выдавил из латуни борзых собак, обил этой латунью шкатулочку, заморил ее, налачил и понес в магазин Эйнем.

Подхожу к продавщице в кружевной наколке, хорошенькой и бойкой. Вежливо кланяюсь.

— Бон жур, мадемуазель! Простите, что я вас побеспокою, но у меня очень важный момент в жизни. Я еду в гости к прелестной даме и очень прошу вас набрать в эту шкатулочку самых лучших шоколадных конфет.

Продавщица улыбается и быстро, ловко укладывает мою шкатулочку кружевными бумажками, ловко щипчиками кладет конфеты, украшает ломтиками ананаса и бутылочками с ромом, а сверху закрывает кружевной салфеточкой. Потом заворачивает в бумагу и перевязывает шелковой ленточкой с великолепным бантом. «Пожалуйте, мосье».

Эту коробочку я поднесу жене Александра Ивановича — Софье Петровне. Я с ней не знаком и не могу представить себе ее внешность.

Сборы кончены. В чемодан уложено кое-что из костюма, краски, карандаши, альбом и шкатулочка с великолепным бантом.

Еду на Курский вокзал, сажусь в вагон. Застучали колеса. Поскакал Конек-Горбунок. Вот и маленькая станция, на которой мне надо выходить. На платформе меня встречает бородатый кучер в красной шелковой рубахе, в черной плисовой безрукавке. На голове круглая шапочка с павлиньими перьями.

— Вы не к господину ли Макарову изволите ехать?

— К нему, — отвечаю.

Кучер хватает мой чемодан, портфель и ведет меня к коляске, запряженной тройкой рыжих красавцев. Тройку держит конюх. Кучер садится на козлы, я в коляску, а мой чемоданчик кладут на тележку для багажа.

Кони мчатся по ровной дороге, черной, упругой, как резина. Вслед за коляской мчится мой чемоданчик на тележке. Закружились поля, необозримые распаханные поля. Над полями стаями низко летают черные блестящие грачи. Вот он, чернозем-то! Вот она, житница земли Русской. Глазом не охватишь, конем не обскачешь!

Мчится тройка. Трах, трах, трах — отбивают такт пристяжные, сверкают подковы, в такт пляшет шлейка на потном крупе. Плавно покачивается коляска на мягких рессорах. Промелькнет деревушка — кирпичные домики, соломенные крыши.

Вот и усадьба. Подкатываем к дому. На крыльце уже стоит Александр Иванович. Обнимаемся, целуемся. Меня проводят в большую комнату со старинной мебелью красного дерева, с портретами предков на стенах. Садись и пиши интерьер в стиле Жуковского. В комнату вошла борзая собака. И собака, и мебель, и трюмо в стиле ампир — все было так красиво, так шло одно к другому, что я залюбовался и уже хотел наскоро зарисовать, да вспомнил, что я еще не представился хозяйке дома и не поднес ей свою шкатулочку.