Рассказы старого лешего

Вернулся я, значит, домой, лег на лавку, лежу. День лежу, два лежу. Терпенья не стало — нога болит. Говорю бабе, чтобы отвезла меня в больницу. Вот тут дохтур и начал меня ругать. Сурьезный дохтур, дай Бог ему здоровья! Вылечил. А ругал сильно.

ЛАВОЧНИК

Я приехал из Москвы в Троице-Сергиевую лавру и теперь еду по Переяславской улице в лавочку Сергея Ивановича Шувалова. В Москве я был у Сытина в «Светлячке», побывал у знакомых, у друзей, набрал много работы и теперь еду к себе на Дикареву дачу, где буду в тиши и уединении рисовать всяких зверюшек.

Лавочка Сергея Ивановича — это справочное бюро, это станция на пути в Дикареву дачу, это пункт снабжения продуктами питания и фуражом. Сергей Иванович в долгополом кафтане неопределенного цвета, выгоревшем и засаленном на груди и рукавах. Сергей Иванович никогда не улыбается, никогда не меняет выражения своего лица. Он всегда серьезен, всегда занят делом. Шутить с ним не надо — на шутку он или обидится, или рассердится. Не каждый понимает шутку. Разговаривать с Сергеем Ивановичем лучше всего на религиозные темы. Он состоит в Союзе Михаила Архангела. В большие праздники он надевает торжественный кафтан с золотым позументом и несет хоругвь. Это торжество наполняет его гордостью до предела, и на всех остальных людишек он смотрит с высоты своего величия. Союз Михаила Архангела был самой черносотенной организацией — это была банда, устраивавшая еврейские погромы, избивавшая студенческие демонстрации. Я не думаю, что Сергей Иванович сам участвовал в погромах, но он им, конечно, сочувствовал. В его скучной, однообразной жизни была одна яркая страничка, и он любил о ней рассказывать. Готовилось открытие мощей Серафима Саровского. Союз Михаила Архангела послал туда за счет Союза нескольких наиболее «почтенных» членов, и в их числе и Сергея Ивановича. Торжество открытия, все эти пышные церемонии богослужения, богатые ризы высшего духовенства, множество архиереев, митрополит, монахи, сановные особы и толпы каких-то юродивых, бесноватых кликуш, калек, всякого бродячего отребья, всяких святош, таскающихся из монастыря в монастырь — все это поразило Сергея Ивановича и навсегда врезалось в его память. Но самое яркое воспоминание оставило в нем «чудо», в котором ему пришлось самому принять деятельное участие.

Он, по его словам, выгнал беса из молодой женщины. Он приложил ее к раке Серафима Саровского. Когда он рассказывал мне этот случай, то, не довольствуясь словами, хотел наглядно показать, как это произошло, для этого он закричал проходившей мимо бабенке: «Тетка Матрена, тетка Матрена! Дело есть, зайди на минутку, дело есть!» В лавку зашла недоумевающая тетка Матрена. Сергей Иванович, не говоря ей больше ни слова, схватил ее за голову, нагнул и приложил к прилавку. «Вот так, Алексей Никанорович, я приложил ее к святой раке». Тут он повернул за плечи тетку Матрену к двери и с досадой сказал: «Ну чего стоишь? Проходи своей дорогой!»

Удивленная баба что-то пробормотала и вышла.

И зиму и лето Сергей Иванович находится в своей лавке. Зимой в ней такой же мороз, как и на улице. Летом в распахнутую дверь летят с мостовой облака пыли и рой мух. Она полна товаром. На полках стоят банки с конфетами, мятными пряниками, сахаром, горки чая. Около прилавка бочонок со снетками, другой с селедками, кули с овсом, мешки с мукой, на стенах висят хомуты, уздечки, связки кнутов, у стены ящики с колесной мазью, некрашеные дуги. Иногда в лавке сидит жена Сергея Ивановича, громоздкая, мрачная, молчаливая, похожая на ломовую лошадь; иногда сын Коля, тоже крепкий, крупный парень с русским лицом. Коля разъезжает по округе и торгует скотом. В лавке стоит стойка с коромыслом, на котором висят большие медные чашки, на одной из них всегда лежит фунтовая гирька. Ходят слухи, что под эту чашку Сергей Иванович подлепляет медный пятак. Но проверить равновесие чашек невозможно из-за фунтовой гирьки, и это так и остается только слухом, так сказать, торговой тайной.

Через двор у Сергея Ивановича стоит двухэтажный дом. В нижнем этаже живут жильцы, а верхний состоит из парадных комнат — это чистая половина. Один раз Сергей Иванович показал мне эти парадные комнаты, в которых два или три раза в год бывают гости: родня, батюшка с причтом и почетные члены Союза Михаила Архангела.

Убранство комнат было строго выдержано в мещанско-купеческом стиле. На окнах кисейные занавески с узорами, по стенам базарные стулья, обитые пестрым ситцем, на полу полосатые дорожки, пол крашеный, до блеска натертый, на стенах олеографии с портретами каких-то архиереев.

Но главное великолепие представляет кровать — высокая, с горой подушек, с атласным одеялом и с кружевными накидками. Не кровать, а поэзия.