Рассказы веера

Из того же источника мы узнаем, что «вскоре состоялось бракосочетание графа с Любовью Ивановной, отпразднованное тихо, безо всякого торжества».

...Примечательно, что в родословных росписях обычно указывают три даты: год рождения, год смерти, а между ними знаменательной вехой обозначался день свадьбы. Так вот, у Любови Ивановны и Григория Александровича такая отметка отсутствует.

Трудно сказать, была ли то досадная оплошность составителя родословной или какие-то иные соображения заставили его на сей раз поберечь чернила.

7. Париж. И этим все сказано

Граф Григорий Александрович обставил свою женитьбу по всем правилам, принятым в хорошем обществе. Полагалось свадебное путешествие – оно и свершилось.

Поначалу новоиспеченная графиня упрямилась: никаких блужданий, как она выражалась, по «задворкам Европы» – прямо в Париж! Она настаивала воспользоваться железными дорогами, которые становились все более привычными для русского путешественника. Это и правда очень сокращало дорожные мытарства, избавляло от ночевок в не всегда комфортабельных гостиницах. Но граф употребил все свое красноречие, чтобы убедить супругу: хотя бы один раз ей надо проделать путь к европейским красотам по старинке, тем более что экипажи, выписанные им из Англии, чрезвычайно удобны. Против обыкновения Любовь Ивановна согласилась.

Выехали большой компанией: кроме врача, личного повара, нескольких слуг и гувернера «тихого бледного мальчика» – сына Любови Ивановны – граф взял с собой опытного человека, обязанность которого заключалась «в улаживании всех возможных в пути затруднений».

Можно еще упомянуть о двух миллионах рублей, определенных графом на издержки: сумма огромная. Графской чете был открыт неограниченный кредит во всех банкирских домах Ротшильдов, находившихся в Европе.

...Путешествие шло своим чередом. Если Григорий Александрович, который не раз бывал в этих краях, и сейчас находил для себя нечто примечательное, то графиня, дальше Киева никуда не уезжавшая, выказывала полное равнодушие к видам, сменявшимся за окошком экипажа. Польские города, включая Краков, показались ей ужасно провинциальными, а немецкие селения с неизменной кирхой посередине, чистенькие и уютные, вызвали страдальческий возглас: «Боже, как можно жить в такой скуке!»

Исключение было сделано для Лейпцига. Здесь граф уговорил супругу задержаться подольше – его интересовали местные типографии и книжные лавки, снискавшие себе заслуженную славу.

Любовь Ивановна не без интереса сопровождала графа в его походах. Ему было приятно убедиться, насколько хорошо она говорила по-немецки. Перебирая в одном из магазинов альбомы и не уставая восхищаться великолепным качеством печати, он стал свидетелем спора, который супруга затеяла с каким-то молодым человеком, вероятно студентом, в клетчатой накидке на плечах. Любовь Ивановна со знанием дела доказывала ему свое, а этот красивый малый, отчаявшись, видно, переговорить свою собеседницу, с видимым удовольствием рассматривал ее.

                                      

Этот фотопортрет графини Любови Ивановны Кушелевой-Безбородко никогда ранее не публиковался. Она словно вернулась из небытия, чтобы предстать на суд читателя, теперь знающего ее подлинную историю. Эта история, несомненно, владела воображением и Федора Михайловича Достоевского, когда он описывал грешную и восхитительную героиню своего романа «Идиот». Была ли Любовь Ивановна действительно роковой красавицей? На этот счет каждый волен иметь свое мнение. Обратите внимание: на портрете Мари Дюплесси цветок камелии на груди, у Любови Ивановны – в волосах. Русская «дама с камелией».

...Швейцарские красоты, голубые горы в снежных шапках и чистейший воздух тоже не тронули Любовь Ивановну. А вот в Италии сердце ее дрогнуло, лицо оживилось, разговор сделался бойким, сдобренным восклицаниями, которые она подкрепляла выразительным движением рук. Сняв мешавшую ей шляпу с вуалеткой, она прижималась лбом к окошку, часто оглядывалась, то и дело приговаривая: «Ах, надо бы остановиться. Господи! А мы опять проехали...» И когда Григорий Александрович уверял ее, что у них будет возможность вернуться и все обстоятельно осмотреть, то она кипятилась и, ударяя себя по колену, досадливо говорила: «Не вернемся! Вот увидишь – не вернемся! Ты даже не знаешь, что это за место. Так и не говори – я не малое дитя! Проехали – и никогда не увидим более».