Рассказы затонувших кораблей

Ленинград удалось удержать, и подводные лодки начали готовиться к новому масштабному наступлению. Сотни моряков-подводников, защищавших город в окопах, были отозваны с фронта, ценой огромных усилий удалось привести в относительную боеготовность тридцать субмарин. Хотя военные не умирали от голода, как гражданское население блокадного города, они тоже голодали, и это не могло не сказаться на качестве экипажей. В люки подлодок, вмерзших в лед у причалов Кронштадта и набережных Ленинграда, спускались дистрофики, единственным питанием которых зимой 1941–42 годов были 300–400 граммов хлеба в день.

Когда сошел лед, стали отрабатывать погружения и торпедные стрельбы, но настоящей учебой это назвать было нельзя. Погружения приходилось проводить на Неве между Литейным и Охтинским мостами, где глубины не превышали двадцати метров. С торпедными стрельбами дело обстояло еще хуже: свободным оставался лишь мелководный клочок возле Кронштадта, который ежедневно обстреливала дальнобойная немецкая артиллерия и бомбили самолеты.

Тем не менее, планировалось, что подлодки смогут действовать на основных транспортных линиях в Балтийском море весь навигационный сезон, когда его северная и восточная части свободны ото льда.

В мае в поход должна была выйти первая группа, в августе — вторая, и третья — осенью.

Немцы и финны знали о готовившемся прорыве и постарались закупорить Финский залив минами еще плотнее. Первый минный барьер «Сеегель» располагался ближе к Ленинграду, второй — «Насхорн» — закрывал самую узкую часть залива между финским мысом Порккала и Таллином. Финны предлагали дополнительно подстраховаться и перекрыть залив стальной противолодочной сетью, а также установить круглосуточное дежурство морских охотников, которые должны были помешать подлодкам всплыть для подзарядки батарей, но немецкое командование посчитало эти меры предосторожности излишними. Финский залив и так казался непроходимым, полностью оправдывая свое прозвище «супа с фрикадельками».

«Фрикадельки», начиненные тротилом, походили из-под воды на страшный фантастический лес, с выраставшими из дна стволами-минрепами и шарообразными рогатыми вершинами, покачивавшимися на разной глубине.

Первыми на прорыв из Кронштадта пошли восемь подлодок. Часть пути они двигались ночью в надводном положении, на носу стояли матросы с баграми, которыми они раздвигали торчавшие из воды мины. У первого минного барьера лодки ныряли и дальше на черепашьей скорости ползли по дну. В тишине экипажи слышали скрежет минрепов по корпусу, иногда они зацеплялись за выступавшие части подлодки, и тогда начиналась медленная игра со смертью: лодка пятилась и снова шла вперед, стараясь освободиться от стального троса и не притянуть к себе мину.

«Ада Гортон»

Из восьми подлодок шесть прорвались в открытую Балтику. Четыре субмарины вышли на охоту у берегов Швеции, стараясь помешать поставкам железной руды в Германию.

Первой жертвой стал пароход «Ада Гортон», шедший из Люлео с грузом железной руды в северную Германию.

Шведское грузовое судно «Ада Гортон» было потоплено 22 июня 1942 года. Несмотря на то, что в корпусе судна нашли части торпеды советского производства, Москва отрицала свою причастность к атаке. Все суда, ходившие на «рудной линии» из Швеции в Германию, советские подводники считали законными мишенями. После потопления шведского судна «Маргарета» советской подлодкой С-7 ее штурман Хрусталев записал в журнале боевых действий: «Это наша месть за Ленинград!»

Несмотря на слухи о том, что русские подлодки прорвались из Финского залива, экипаж чувствовал себя спокойно. Судно шло в пределах шведских территориальных вод, на его бортах в ясном дневном свете издалека были видны надписи «SVERIGE» и изображение шведского флага. Возле Эланда «Аду Гортон» встретила подлодка Щ-317 и, когда транспорт приблизился на расстояние полукилометра, по нему был дан торпедный залп. Удар пришелся в середину корпуса, который мгновенно переломился под тяжестью двух тысяч тонн железной руды. В течение 30 секунд «Ада Гортон» ушла на дно. Из 22 человек команды спаслись восемь, в том числе матрос, который принялся карабкаться вверх по мачте по мере погружения судна. Поступок, продиктованный скорее отчаянием, чем здравым смыслом, оказался единственно верным. Транспорт затонул на неглубоком месте, и верхушка мачты оказалась примерно в полуметре под поверхностью. Когда через час к месту трагедии подоспели две рыбацкие лодки, спасатели смогли снять с мачты окоченевшего человека, голова которого торчала над водой.