Читаем Рассказы затонувших кораблей полностью

Чапман спроектировал пять типов гребных судов, ставших развитием конструкции галеры. Это — пойама, удема, турума и хэммема (две модификации) — названные так в честь районов Финляндии. Они лучше ходили под парусом и требовали меньшего, чем галеры, экипажа. Двухпалубные турума и хэммема, получившие название шхерных фрегатов, несли, ко всему прочему, и очень мощное вооружение: турумы — 24 двенадцатифунтовых пушки, а хэммемы — 18. На каждом весле сидело по три солдата, которые были не только гребцами, но и морскими пехотинцами.

Однако самым выдающимся изобретением Чапмана стали своеобразные плавучие боевые машины: пушечные шлюпы и пушечные ялики. Шлюп длиной около 20 метров был вооружен двумя мощными двадцатичетырехфунтовыми пушками, установленными на носу и на корме. Он мог вести дуэль на равных даже со шхерным фрегатом и абсолютно превосходил галеру. Экипаж шлюпа составлял около шестидесяти человек. При движении на веслах эта «танкетка» развивала приличную скорость до двух с половиной узлов, при этом две мачты с парусами снимались и укладывались на дно.

Если пушечный шлюп можно назвать «тяжелой боевой машиной», то пушечные ялики играли роль легких. Это были своеобразные плавучие орудийные лафеты длиной 12–17 метров. Чтобы корпус не развалился при выстреле установленной на носу восемнадцати- или двадцатичетырехфунтовой пушки. Чапман спроектировал для него диагональные усилители. Ялики приводились в движение семью парами весел, их экипаж составлял 24 человека.

Удема — один из созданных Чапманом новых типов судов для шхерного флота. Несмотря на ряд оригинальных технических решений, удема оказался неудачными кораблем, плохо ходившим и на веслах, и под парусом. Поэтому было построено всего три корабля этого типа.

За два года до начала войны Чапман демонстрировал свои «танки» королю, и тот пришел в восторг. Густав не был военным специалистом, но, как человек театральный, отличался хорошим воображением: он сразу понял, что шлюпы и ялики открывали совершенно новые возможности войны в шхерах.

Чапман не только изобрел эти грозные малютки, которые могли наступать, но и разработал основу подвижного морского боя, где шлюпы и ялики должны были играть ведущую роль.

До него тактику действий шхерного флота безуспешно пытался выработать командующий шхерным флотом Аугустин Эренсвэрд. В 1761 он написал, что «какие-либо определенные указания по ведению подобных боев дать невозможно». Через десять лет, на повторный запрос Густава III о выработке тактических предписаний для шхерного флота, старый адмирал вновь не смог ответить. Специалисты досконально изучили тактику боя в открытом море. Сначала шла борьба за ветер: следовало занять наветренную сторону, откуда можно было диктовать дистанцию боя и выйти из него в случае неудачи. Затем начиналось сражение, во время которого корабли, выстроившись в линии, шли параллельными курсами, стреляя изо всех бортовых орудий. Здесь все решали пушки и нервы. Самым страшным преступлением считалась потеря линии: за этот проступок командира в лучшем случае снимали с должности, но иногда дело заканчивалось смертной казнью или разжалованием в матросы. Брешь, образовавшаяся в линии, была равносильна пролому в крепостной стене: в нее тут же устремлялся враг. Но как выстроить линию в узких шхерах, среди островов и мелей? На этот вопрос ни один из морских теоретиков ответить не мог. Знали лишь, что следует контролировать ключевые участки прибрежных фарватеров, поэтому применялась так называемая позиционная тактика: на берегу устанавливались артиллерийские батареи, а шхерный флот выстраивался для обороны и ждал лобового столкновения с противником.

Чапман считал, что его малые суда дают возможность для активного подвижного боя. Шлюпы и ялики могли обходить противника с флангов и окружать его. Их жертвой мог стать и забравшийся в шхеры линейный корабль. Даже при залпе всех бортовых орудий было почти невозможно попасть в низкий «танк» шириной чуть больше четырех метров. Как показала разразившаяся вскоре война, конструктор был прав. В самых ожесточенных сражениях потери среди шлюпов и яликов оказались минимальны.

Король рассчитывал, что флоты — корабельный и армейский — принесут ему быструю победу над Россией. О надеждах Густава можно судить по его письму французскому королю Людовику XVI, где он характеризовал свой флот как «самую дорогостоящую часть средств защиты и нападения, превосходящую возможности соседей».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное