Оказывается, он разводил сады и огороды, торговал на мервском базаре фруктами и ароматическими травами. Торговцы разные бывают. Атик, видать, прослыл человеком честным и удостоился высокой чести быть приглашенным ко двору султана Санджара на должность виночерпия. Известно, что на эту должность отбирали особенно осторожно, потому что случаи отравления царских особ в средние века происходили довольно часто. Трудно сказать, как отнесся к своему возвышению сам Абу-Бекра, но несомненно одно: положение у него было сложным. Даже случайное отравление кого-нибудь из придворных или иностранцев во время пира (а пиры тогда закатывались широкие), и кравчему не сносить головы.
О том, чем закончилась судьба Атика ибн-Абу-Бекра, неизвестно. Но прославился он не только тем, что был придворным виночерпием, а скорее своей библиотекой: в ней насчитывалось 120000 томов!
Самого высокого расцвета феодальный Мерв достиг в XI—XII веках, когда он входил в состав государства туркмен-сельджуков. Именно в эту пору он получает название «Шахиджан» — «Душа царей» и «Мать городов всего Хорасана».
По словам историка Джувейни, Мерв «был местом, куда стекались и высшие и низшие. Площадь его была значительнее, чем у других городов Хорасана, и птица благополучия могла летать во все его концы. А численность населения равнялась каплям дождя в месяце нисане».
Свыше ста поэтов жило при дворе султана Санджара. Наиболее известные из них: Хасан Газневи, Абд-ал-Васи, Эмир Моиззи, Энвери. Уроженцем Мерва был и крупный историк Самани.
Жизнь средневекового Мерва была сосредоточена в «Крепости султанов» — Султан-кале и в сильно разросшемся пригороде — рабате. Возведена она была при сельджукидах: Алп-Арслане и Меликшахе — отце султана Санджара.
Городская застройка была плотной. Помимо базарной площади и главных магистралей, внутри крепости теснились кварталы жилых домов, улочки, переулки, тупички.
«Крепость султанов» я увидел лет 900 спустя после того, как она была возведена. С могучей Гяур-калой ее не сравнить; стены тонкие, да и высота уже не та. В стенах — трещины, пробоины, проломы, закладки. Да и как ей, Султан-кале, не обветшать, если над ней прошумело столько военных гроз, пролетело столько смертельных ураганов!
1093 и 1095 годы — время междоусобных распрей наследников сельджукида Меликшаха. Брат Меликшаха Арслан-Аргун дважды разрушает крепость.
1152 год. Дикая конница кочевников-гузов, ворвавшись в крепость, предает город неслыханному грабежу.
1172 год. Мервом овладевает хорезмский правитель Султан-шах.
А в 1186 году к воротам города подходит хорезмшах Текеш.
И, наконец, 1221 год — самый страшный в истории Мерва. В этот год на жителей города обрушилась ужасы монгольского нашествия. Младший сын Чингиз-хана Тули, окружив город, атаковал его. Крепость могла бы выдержать долгую осаду. Для этого было все необходимое: и продовольствие, и вода, и большое число защитников. Не было лишь единства среди правящих групп Мерва. К тому же правителей города охватили растерянность и испуг.
И город сдался почти без боя.
Жителей Мерва монголы вырезали. За одну ночь выросли горы трупов. Такого страшного побоища, такого дикого разгула смерти Маргиана не знала никогда.
Выбросив останки султана Санджара, монголы разграбили его могилу. Но мавзолей уцелел. Почти на сорок метров взметнул он в небо свой купол. Говорят, что когда-то он был облицован голубыми изразцами или золотом, его можно было увидеть за пять-шесть фарсахов[3].
Осмотрев «Крепость султанов» внутри, я решил пройти по ее стенам. Подыскал место, чтобы выбраться на стрелковую галерею. Подъем оказался крутым. Цепляясь за выемки, за уступы, я медленно начал подниматься и… вдруг чуть не накрыл ладонью эфу. Я отдернул руку, и сердце бешено забилось. Но змея даже не шевельнулась, как будто ей ничто не угрожало.
Откровенно говоря, эфа не только меня напугала, но и… обрадовала. Дополнительные поиски показали, что «Крепость султанов» может быть хорошим источником для добычи змеиного яда.
ДАР УЛ-АХИРА
Со временем район моей охоты в Мургабском оазисе намного расширился. Он начинался от города Байрам-Али и простирался к северу километров на пятьдесят, вплоть до самой границы с песчаной пустыней. И чем дальше к северу, тем все меньше я встречал на своем пути глинобитных и каменных руин: разной величины башен, дворцов, мелких жилых построек. Безлюдная, ровная степь свободно просматривалась из края в край. По ней были разбросаны только холмы — не высокие, серые, сильно оплывшие — свидетельство давно отшумевшей жизни. Прошло, вероятно, несколько тысячелетий, как она заглохла здесь. Почему? Скорее всего, потому, что Мургаб — единственный поилец этих мест — уже не мог так далеко добрасывать свои воды для орошения полей.