Рассказы змеелова

Незаурядным мужеством обладала и его молодая жена. Желая постигнуть своеобразный уклад жизни, нравы и обычаи народа, она пыталась даже проникнуть в гаремы местных феодалов. Но феодалы ревниво оберегали тайную жизнь своих гаремов и не пропускали туда ни одну постороннюю женщину.

Находясь в Туркестане, молодые ученые собрали большой и ценный научный материал по многим отраслям знаний. Кроме этого они привезли в Петербург богатую коллекцию насекомых, растений и альбом талантливых пейзажных зарисовок, сделанных с натуры рукою Ольги Александровны.

Горестно думать о том, как рано и нелепо оборвалась короткая жизнь Александра Павловича Федченко — талантливого естествоиспытателя, ученого, который мог бы принести много нового науке.

В то время, когда его жена с годовалым сыном находилась в Берлине, Федченко — с целью тренировки — решил совершить восхождение на одну из альпийских вершин. В этом походе его сопровождали два брата, два молодых здоровенных швейцарца. В горах внезапна похолодало, начался снегопад и подул сильный ветер. Испугавшись за свою жизнь, проводники бросили ученого и вернулись домой.

Через несколько дней из Альп привезли труп Александра Федченко. Его похоронили в той же деревне, где он остановился со своей женой и сыном.

На весь мир прославились своим плодотворным изучением Дальнего Востока доктора наук Алексей Иванович и Гортензия Эдуардовна Куренцовы. Много самых высоких и добрых слов можно было бы сказать о жизни другого знаменитого ученого — Ивана Дементьевича Черского и его жены Мавры Павловны — верной, самоотверженной спутницы во всех его путешествиях по Сибири и Северу.

Да… Когда-то и мы с Фаиной мечтали о такой же славной жизни. Но наша мечта не сбылась.

Как я уже сказал, погода была приятной, теплой. Но ни змеи, ни ящерицы в этот день не встречались. Такое бывает. Предчувствуя скорое похолодание, дождь или снег, они, как обычно, прячутся в норах даже в солнечный погожий день. И все же я был недоволен собой: прошел, как будто немало, а в рюкзаке все еще было пусто.

До мавзолея султана Санджара оставалось совсем немного, когда впереди, откуда ни возьмись, появился всадник на сером ослике. Это был средних лет туркмен, сильно загорелый, в темно-рыжей папахе и выцветшем полосатом халате.

Поравнявшись со мной, он спешился, подбежал к большой куче камней и со всей силой метнул в нее половинкой кирпича. Мне показалось, что туркмен обнаружил змею и пытается ее убить. Я бросился к нему и закричал:

— Стой! Не убивай! Я поймаю ее!..

Но тот, не обращая на меня внимания, подбежал к другой куче камней, на другой стороне дороги, и с прежней яростью метнул в нее уже чуть ли не целым кирпичом.

Я ринулся туда, ко второй груде камней, но змей и там не было. «Так в чем же дело? Почему так темпераментно ведет себя этот незнакомец?» — подумал я.

Я подошел к нему и, указывая на груду кирпичных обломков, спросил:

— Там — змея? Да?

В ответ незнакомец решительно затряс головой, отчего вздрогнули и зашевелились кудряшки на его папахе.

— Йок, йок. Нет, нет! — сказал он тоном, не терпящим возражения. — Там зимья нет. Там — женьчинь. Плохой, плохой!..

«Плохой женьчинь». А, может, это женьшень? Но причем тут женьшень да еще плохой» — стоял я и мысленно старался разобраться в значении слова «женьчинь». Но как ни бился, ничего у меня не вышло. Тогда за разъяснением я обратился к незнакомцу. И для него такая задача оказалась не из легких. По-русски он понимал не лучше, чем я по-туркменски.

И все же «общий язык» мы нашли. В основном он состоял из мимики и энергичных жестов, каких-то первобытных выкриков и бессвязных словосочетаний. Однако даже с помощью такого «языка» мы разобрались во всем до конца. Как я понял, мне была рассказана легенда о шахской дочери — печальная легенда о любви и преступлении.

С чувством исполненного долга незнакомец сел на своею ослика, попрощался со мной и затрусил на юг, в сторону Байрам-Али. А я еще долго стоял в раздумье между двумя грудами камней, вспоминая только что услышанный рассказ…

И вдруг та местность, которую я только что видел: пустующее пространство между крепостными стенами, мавзолей, груды битого кирпича, тишина, обнимавшая безлюдную степь — исчезла. Вместо этого поднялась новая крепость — твердыня, застроенная глиняными хижинами ремесленников, добротными домами торговцев и чиновников, каменными дворцами военной и феодальной знати, соборной мечетью с высоким стрельчатым входом, сверкавшей яркой лазурью куполов. Прямой, как перст, минарет, украшенный разноцветными изразцами, высоко уходил в небо.

Вдоль узких кривых улиц, по арыкам струилась вода. Деревья шелковиц смыкали над ней свои густые кроны.

Город был полон муравьиной суетой. Куда-то спешили нищие, калеки, чиновники, богачи. Ехали конные, запряженные в арбы ослы. Кое-где в ремесленных мастерских слышались удары молота о наковальню, пахло углем и железной окалиной. Перед харчевнями дымились узкие жаровни, на которых с треском и шипеньем жарился бараний шашлык. Густой синий чад, разносившийся отсюда, вызывал у прохожих неукротимый аппетит.