Рассказы змеелова

В саду, среди роскошных цветников шахского дворца, скучая от безделья, задумчиво бродила юная дочь шаха Зульфия. Тонкая, стройная, в полупрозрачном розовом платье, она сама была как свежий, едва распустившийся бутон хорасанской розы. Зульфия рассеянно следила за полетом бабочек, порхавших над цветами, прислушивалась к гудению взлетевшего шмеля и вспоминала поэтические строки, написанные в ее честь придворными льстецами. И с чем они только ни сравнивали ее, эти смешные поэты! И с трепетной степной ланью, и со стройным кипарисом, и с самой лучшей розой в цветнике великого шаха. Не обошли они своим вниманием и ее глаза — две черные звезды вселенной, ее брови, похожие на туго натянутую тетиву, ее нежные алые губы, как два лепестка граната и щеки, как две зари на чистом небосклоне.

Но все это наскучило юной принцессе. Ей хотелось какого-то острого и смелого удовольствия: сесть например, на бешеного коня и мчаться по степи, по-кошачьи проворно взобраться на верхушку минарета или сделать что-нибудь еще более дерзкое.

Не раз намекали поэты и на скорое замужество Зульфии. Уже не один десяток принцев из дальних и близких стран просил ее руки. Кроме этого, в нее безумно был влюблен рябоватый сын везира Махмуд, но всем им было отказано под тем предлогом, что невеста еще молода: Зульфии едва ли исполнилось шестнадцать лет. А истинная причина заключалась в том, что ни один из тех женихов ей не нравился.

В то время, когда принцесса задумчиво склонилась над цветком, к ней неслышно, на цыпочках подкралась веселая и хитрая служанка Сальха.

— Госпожа Зульфия, — прошептала служанка, но даже от шепота принцесса вздрогнула, словно от громкого окрика.

— Ах, как ты меня напугала, бесстыжая!.. — сказала она, поворачиваясь к Сальхе. — Ну, что тебе?..

Теперь по дорожке между цветами они пошли вместе и служанка, не повышая голоса, поведала своей госпоже о том, что она была сегодня на базаре и видела там молодого монаха, распевающего какие-то песни.

— Ох, и глупая ты девка, как я погляжу! — стыдила служанку Зульфия. — И чего особенного нашла ты в каком-то дервише? Он ведь, наверно, грязный, потный, вонючий. А ты в восторге. Смешно!

— В том-то и дело, госпожа, что этот дервиш действительно какой-то особенный, — стояла на своем Сальха. — Понимаете, госпожа… Он весь какой-то особенный: лицо, глаза, зубы, рост… Ну, прямо… настоящий принц!

— Так я тебе и поверила! — смеялась Зульфия. — Таких монахов не бывает…

— Да как же не бывает?! — не сдавалась Сальха. — Я ведь сама его видела…

Зульфия задумалась. Ей было стыдно признаться, что и у нее возник интерес к загадочному дервишу.

— Скажи, Сальха, а он очень плохо одет? — почти равнодушно спросила принцесса. — Поди, грязный, в одних лохмотьях?..

— Да что вы, милая?.. Одет он вполне прилично, ну, так, как многие, — уверяла Сальха. — Помимо всего, у него есть какая-то коробка на боку, куда он складывает деньги.

Сальха помолчала. Потом, быстро оглянувшись вокруг и убедившись, что их никто не подслушивает, приникла к уху своей госпожи:

— Давайте сходим на базар завтра и вы сами увидите дервиша.

— А стоит ли? Зачем он мне? — колебалась принцесса. Но любопытство взяло верх, и она согласилась с предложением служанки.

Одевшись в скромное платье, с таким расчетом, чтобы не очень привлекать взгляды любопытных, Зульфия в сопровождении Сальхи отправилась на базарную площадь.

…Несколько минут они ходили по разным торговым рядам, но монаха там не было. Тогда они решили его поискать там, где было народу больше и гуще. Вот тут он и находился. Приложив ладони к груди и полузакрыв глаза, дервиш самозабвенно пел суры корана. Казалось, ему было все равно, слушают его пение или не слушают.

И вдруг… его голос прервался, а в широко открытых глазах отразились то ли испуг, то ли удивление. Это произошло в тот момент, когда Зульфия отняла от лица платок и на побледневшего монаха вдруг блеснули два черных лучезарных глаза. Еще он не успел опомниться, когда увидел перед собой тонкую смуглую руку в дорогих кольцах, а в ней настоящий золотой динар.

— Помолись, монах, за счастье бедной Зульфии, — сказала она печально и тут же смешалась с толпой. И хотя эти слова были сказаны тихо, их услышали многие.

Когда к дервишу вернулся дар речи, он низко поклонился и сказал:

— Будь счастлива, сестра! И кто бы ты ни была, да ниспошлет тебе аллах тысячу лет самой нежной любви и райского блаженства!

Очевидцы этой сцены не скрывали своей зависти. Одноглазый сухой старик, оказавшийся рядом с дервишем, пробурчал сердито:

— Ну и везет же, тебе монах! Вот так, ни за что, ни про что золотой динар отхватил…

— Конечно, динар — это многовато, — скромно ответил Муса.

— Да разве дело лишь в динаре? — воскликнул молодой здоровый мужчина, продавец чокоев. — А получить динар из рук самой принцессы, любимой дочери шаха? Разве это плохо?

— Это была она? — взволнованно сказал дервиш.

— Она, она! — горячо заверял монаха продавец чокоев. — Сам видел их однажды, отца и дочь!