Расслабьтесь, у вас рак!

«Лекарственное обеспечение — это проблема. Когда у тебя заканчиваются таблетки, не знаешь, что делать, куда бежать. Все-таки лечение должно быть непрерывным. А я Герцептином курс до конца не прошла, да еще и перерывы были. Они выписывают капельницы Герцептина. Через 21 день, то есть раз в месяц, я ходила на Герцептин. И, кроме того, я каждый день пью Анастрозол — я должна выпить одну таблетку в день. Не всегда Анастрозол бывает. У нас в городе его даже за деньги не купишь. Я в прошлом году пыталась, так пришлось обойти восемь аптек. У нас его нету! В прошлом году мне из Москвы мне привозили упаковку на 28 дней, она стоила 4600. А пенсия у меня 5000».

(ФГ, Московская область, 2013).

«Мы звоним в наш комитет здравоохранения и спрашиваем, почему нет лекарств. Нам просто отвечают: „Что вы хотите? На вас всего 700 рублей выделяют. Не звоните и не беспокойте нас“. Вот такой у нас ответ. Если человек написал какую-то жалобу или письмо, то надо этому человеку как-то рот заткнуть. Ему звонят перед поступлением лекарства и говорят: „Иди, получи лекарство“. Рот ему заткнули, и все! Сейчас у нас стали делать так в аптеках. Люди выписывают рецепт и ходят каждый день туда, проверяют, есть ли лекарства. Сейчас, чтобы нервы не мотать друг другу, стали вывешивать дни, когда происходят поставки. Как это бывает? Вот, например, 10-го я пришла, чтобы никого не беспокоить и самой нервы не мотать. Спросила, есть ли лекарства, развернулась и ушла. А оказалось, что лекарства пришли 12-го. Как с этим быть? Почему так делают? Для кого это, для чего это? Вот так вот у нас бывает».

(ФГ, Московская область, 2013).

«Когда я пришла в поликлинику, началось. Видимо, экономия средств. Препарат стоил сначала 5 000 на месяц, когда я только начинала его пить,… через несколько месяцев стало стоить 10 000 за коробку. Дошло до того, что посещение врача каждый раз заканчивалось посещением заведующей. Сначала я была спокойна, потом скандалила. В 2009-м году мне заведующая дала письмо: «Нет лекарств…». Нет у них денег нам на лекарства. Я спрашиваю: «Как же так? Нам говорят, что нельзя это пропускать, надо обязательно каждый день, чтобы не допустить дальнейших осложнений….» В ответ на это заведующая и раздала это письмо всем нам, кто получал лекарства, с убедительной просьбой пересмотреть лечение (возможны ли интервалы, возможна ли госпитализация для проведения лечения) в силу того, что лимит исчерпан. С этим письмом я приехала на Щелковский. Врачи там говорят: «Они что, с ума сошли? Какая госпитализация? У нас теми, кто оперируется, все отделение переполнено».

(ФГ, Н. Новгород, 2012)

«Сейчас, насколько я знаю, существует анализ на генном уровне. У нас его в России не делают. При этом анализе забирают кровь и отправляют ее за рубеж. По этому анализу врачи могут сказать, помогает вам, например, Тамоксифен или нет, и вы его просто будете пить только ради побочных эффектов, а не лечения. За рубежом это уже повсеместно проводится для людей, и это включено в социальные страховки».

(ФГ, Москва, 2013)

Герцептин — очень дорогостоящее лекарство. Я знаю, что кто-то ради этого квартиру продает. Но у меня нету квартиры. Мы с сыном живем в однокомнатной. Если я ее продам, то буду бомжевать. Смысл тогда какой у моей жизни будет?

(ФГ, Московская область, 2013)

«У меня был такой вопрос. Как они могут поставить меня под наблюдение, если я не получаю полный курс лекарств? Я в программе, значит, под меня выделены деньги. С меня же собирали мои данные, карточки. Но врач на этот вопрос мне ответить не смог. Вообще ничего. И я больше не стала ездить в Балашиху. Мне назначили Паклитаксел и Герцептин, в паре они очень эффективны при моем виде рака, но сделать их не смогли. Вот так нас наблюдают».

(ФГ, Московская область, 2013)

«Мне выписывают Тамоксифен. Читаешь к нему аннотацию, там такое, что у меня волосы дыбом встали. Я лечу тут, а, извините, у меня по-женски могут быть проблемы — тоже рак, только в другом месте. Как так можно эти таблетки давать?»

(ФГ, Н. Новгород, 2012)

«Сейчас я гормонозависимая, получаю лекарства. С этим есть проблемы, лекарств не бывает по полгода. Лекарства стараются заменить, хотя врач говорит, что желательно и даже нужно пить одно и то же. Но не получается… Появилось это — возьмите это, появилось то — возьмите то. Берите какие-то аналоги и пейте. Врачи, конечно, против этого, но делать нам нечего, наши дела маленькие. Приходится принимать то, что дают. Когда совсем нет лекарств, покупаем сами».

(ФГ Московская область, 2013).

«…Есть перебои в снабжении импортными препаратами. Они все чаще замещаются российскими аналогами, которые либо исполнены плохо, либо не совсем аналоги, потому что гораздо хуже переносятся пациентками. Те, кто имеет возможность, покупают импортные лекарства, если им не достается такого лекарства по квоте, за свой счет. Для многих это очень тяжело в финансовом отношении. Проблему для больных представляет даже то, что им, измотанным финансово, приходится и многие другие лекарства — для поддержания печени, сердца, — покупать за свой собственный счет.

…В целом можно сказать, что эта сфера недофинансирована и пациенты вынуждены ее «софинансировать» из собственных средств. Трудность в том, что женщины, заболевая, теряют силы и способность работать. Либо они уже пенсионерки и им тяжело нести расходы на лечение. Расходы ложатся на семью, на детей, отнимая средства у внуков. Видя это, пожилые женщины стремятся либо как-то добиться бесплатной помощи, либо, что чаще, ограничиваются тем, что доступно, недорогими лекарствами и плановыми процедурами.

…в понятие «бесплатная медицинская помощь» у респонденток входит немногое. Они понимают «помощь» как прием врача или операцию, а это им доступно. Лекарства же проходят, судя по всему, по какой-то другой графе, они уже не «помощь», они что-то другое, некое благо, которое положено не всем. А кому именно — неизвестно. Те, кому ни в чем не отказывали, как выясняется, на самом деле либо не обращались за помощью, либо просто еще не успели обратиться, либо не знали, что такая помощь им положена».

(Из материалов исследования, 2012—2013).