Отсутствие груди — не болезнь, это точно, если грудь потеряна в здоровом состоянии. Например, мифы рассказывают, что амазонки выжигали или отрезали себе правую грудь, чтобы она не мешала им стрелять из лука и были совершенно здоровы после этой операции. Потому что они были здоровы до нее. Системные же заболевания типа онкологических, остаются таковыми, даже если опухоль вырезана вместе с пораженным органом. Химиотерапия ухудшает общее состояние организма, хотя и разрушает опухоль. Операция тоже не добавляет сил. И считать людей, переживающих системные процессы, которые приостанавливаются современным лечением, но редко исчезают полностью, здоровыми, на мой взгляд, негуманно.
Но тогда кем же их считать?
Женщины в диспансерах очень хотели жить и хотели быть здоровыми. Они говорили о бюстгальтерах, которые скрадывают потерю груди, о грудных имплантах, которые бы «вернули как было», они думали о будущем и о том, как они нужны своей семье. Они не хотели, чтобы их воспринимали как тяжелобольных. Они не хотели считать себя больными! Но они просили помощи. Им очень нужна была помощь и самая разная. Им не хватало информации о болезни, о том, как она может протекать, помощи психолога, общения с врачом, контроля их состояния методом обследований, бесплатных и качественных лекарств, помощи в физической реабилитации и приобретении протезов.
Частично они эту помощь получали. Именно поэтому они так стремились получить инвалидность, потому что она расширяла возможности для получения бесплатной помощи. В большей степени это касалось лекарств. Те женщины, для которых сумма в пять-семь тысяч рублей в месяц на лекарства (в ценах 2013 года) была не слишком большой, не так стремились к оформлению инвалидности.
Однако, как я уже писала, онкологических больных, по моему рассуждению, будет все больше. И чем лучше будет лечение, чем дольше они будут жить после него, тем больше их будет в общей массе населения. Пока что все разворачивается таким образом, что большая масса людей после лечения будет жить, но не будет здорова. И больных всеми остальными системными заболеваниями — сосудистыми, иммунными, обмена веществ — также больше, по тем же самым причинам. Например, снять острое инсультное или инфарктное состояние методом стентирования сосудов возможно, но побороть склонность организма к атеросклерозу гораздо сложнее. Если и удается, то только благодаря чрезвычайно большим усилиям самого больного, полным изменением им своего образа жизни и мысли, жесточайшей диетой, системой физических упражнений, очень качественными препаратами, климатолечением и прочими дорогими воздействиями. То есть вложением больших усилий и больших денег в одного человека. Во всех остальных случаях человек остается больным атеросклерозом и ишемией.
«За границей женщина послеоперационная с раком молочной железы стоит сто тысяч долларов в год. А у нас и двадцать тысяч не дают. Нужно снимать побочку, нужно снимать тошноту, надо снимать сухость, надо снимать артриты — у всех ноги болят, даже у молодых. Ладно, я-то старая, я хоть пожила, но у нас сейчас много девочек молодых после родов. Они остаются с грудными детьми, от них уходят мужья, и они остаются без денег, больные и без лекарств. Если не дают послеоперационное лечение, зачем тогда строить онкоцентры и делать операции? Зачем мучать людей? Все делается для того, чтобы человек уходил быстро. Они ровняются по оперативному лечению на заграницу, делают органосберегающие операции. Но так как послеоперационного лечения нет, люди очень быстро умирают. Я понимаю, почему это делается. Если сделать операцию в полном объеме, то человек останется жить, но будет инвалидом. А им это не выгодно — пусть помирает…»
(Материалы ФГ, Московская область, 2013).
Так сколько же будет у нас людей, выживших благодаря операциям, и какой объем финансирования нужен для того, чтобы они могли жить и дальше?
Ответ: много и очень большой.