Виллина сразу же осеклась, сделала глубокий вдох и заговорила иначе — четче, громче и не так быстро:
— В эфире программа «Новости дня» и ее ведущая Виллина Квасилова! Мой собеседник — врач-реаниматолог Владимир Данилов, который дежурил двадцать восьмого марта в реанимационном отделении девяносто пятой клинической больницы!
— Стоп! — скомандовал Данилов, сдергивая с воротника халата микрофон. — При чем здесь двадцать восьмое марта? Вы же сказали, что хотите поговорить о состоянии современного отечественного здравоохранения…
— Именно так! — кивнула Виллина. — Но не в общем смысле, а в узком, отталкиваясь от конкретного случая. Вы можете рассказать о том, что произошло с вашим пациентом Сергеем Реналовым? Нам известно, что в отделении его оскорбили сотрудники. Он ушел из отделения в расстроенных чувствах и попал под машину возле больницы. Хотелось бы разобраться в том, что произошло…
— Я могу рассказать вам о том, что произошло на самом деле, — сказал Данилов. — Но только не на камеру.
— Почему? — вскинулась Виллина.
— Потому что вы можете нарѐзать мое интервью таким образом, что смысл сказанного мною полностью извратится, а я этого не хочу, — пояснил Данилов.
— Я не занимаюсь такими вещами! — возмущенно сказала Виллина. — И вообще у нас серьезный канал!
— Хорошо, — улыбнулся Данилов. — Тогда считайте, что я когда-то обжегся на молоке и теперь дую на воду.[53]
Короче говоря, если вас интересует достоверная информация из первых рук, то я готов вам ее предоставить. Но не в рамках интервью, а в рамках простой беседы.— Мы можем заплатить за интервью! — Виллина вульгарно потерла большим пальцем об указательный.
— Не обсуждается, — поморщился Данилов. — Или просто разговариваем, или прощаемся.
— Ладно, будь по-вашему! — в голосе Виллины отчетливо проступило раздражение. — Мика, сворачивайся! Итак, что вы можете нам рассказать?
Данилов подождал, пока Мика уберет камеру и микрофоны в сумку, а затем сказал:
— Реналов был переведен к нам из кардиологической реанимации. Диагноз я обсуждать не буду. Могу сказать только, что состояние у него было удовлетворительное, его собирались понаблюдать день-другой и выписать. Лечащий врач пошла ему навстречу и разрешила лежать в спортивном костюме, хотя в реанимации пациенты обычно лежат голыми…
— Какой ужас! — Виллина нервно передернула плечами. — Голые пациенты! У государства нет денег на больничную одежду? Все ушло на строительство дворцов? Ну конечно…
— Не надо передергивать! — осадил ее Данилов. — Пациенты лежат голыми или в специальных сорочках, которые можно быстро сдернуть. Это же реанимационное отделение, в котором пациентам в любой момент может понадобиться экстренная помощь — дефибрилляция или, скажем, пункция подключичной вены. В такой ситуации нельзя терять время на раздевания, все нужно делать очень быстро. Реналов был исключением, он находился в стабильном состоянии, потому ему и оставили одежду. Если хотите знать мое личное мнение, то ему вообще нечего было делать в реанимации, можно было его и в отделение перевести, а оттуда быстро домой выписать, но коллеги просто перестраховались. Молодой человек, мало ли что — пусть уж побудет у нас. А теперь, у меня к вам вопрос — кто вам сказал, что Реналова оскорбили сотрудники и что он ушел из отделения в расстроенных чувствах? Насколько мне известно, Реналов пока что пребывает в состоянии, исключающем возможность общения.
Данилов видел его вчера, когда заходил в отделение для того, чтобы поговорить с Оксаной. Как один из самых тяжелых, Реналов лежал напротив сестринского поста.
— Мы не выдаем источники! — Виллина тряхнула своими разноцветными локонами. — Никогда и не при каких обстоятельствах! Вы тоже можете рассчитывать на наше молчание.
— Да мне, собственно, скрываться не нужно, — ответил Данилов. — Можете ссылаться на меня где угодно, только не искажайте того, что я вам сказал…
Нетрудно было догадаться, что информацию слил кто-то из сотрудников отделения. Или, как вариант, кто-то из больничных сотрудников, которому дежурившие в тот день рассказали, как развивались события.
— Никто из сотрудников Реналова не оскорблял, — продолжал Данилов. — Напротив, это он нагрубил санитарке, которая попросила его убирать за собой в туалете…
— Можете передать их разговор дословно? — Виллина достала из своей усеянной заклепками и цепочками сумки блокнот и ручку.
Рассказывать про тряпку Данилову не хотелось. Кочемасова сказала это в сердцах, а Виллина раздует из ее слов целую историю — по глазам и повадкам видно, что это за штучка-щучка.
— Дословно я его не помню, — сказал Данилов, — но смысл был такой. Санитарка попросила использовать ершик, а Реналов ответил, что его дело пачкать, а ее убирать. И пообещал в следующий раз сделать дела мимо унитаза, но никто его угрозу всерьез не воспринял.
— А как вы считаете — кто был прав в этой ситуации? — Виллина черкнула что-то в блокноте. — Санитарка же получает зарплату за уборку, верно?
— Это так, — кивнул Данилов. — Но если пациент в состоянии убрать за собой, то, наверное, он должен это делать? Или я не прав?