— Борис, — смущенно произнес инспектор Хутиэли, войдя в кабинет к коллеге, — ты мог бы оказать мне услугу?
— Конечно! — воскликнул инспектор Беркович, с удовольствием отвлекаясь от чтения протокола задержания Мошика Брука, торговца наркотиками из Шхунат А-тиква. — А в чем дело?
— Деликатное дело, понимаешь ли, — продолжал Хутиэли. — А поскольку произошло все это в среде новых репатриантов, которые плохо говорят на иврите, то я и подумал, что ты быстрее разберешься в деталях. Тем более, что…
— Тем более — что? — переспросил Беркович инспектора минуту спустя, потому что тот неожиданно погрузился в глубокое молчание и думал, казалось, о чем-то постороннем.
— На прошлой неделе, — вздохнув, начал рассказ Хутиэли, — умер старик-репатриант, было ему восемьдесят…
— Почтенный возраст, — заметил Беркович.
— Почтенный, — согласился Хутиэли. — Но уже после того, как Меира Гриншпуна похоронили, в полицию подала заявление некая Лора Бирман. Она утверждает, что Меир, которому незадолго до того исполнилось восемьдесят, не сам умер, а ему помогли. Причем — не поверишь — сделала это родная дочь и ее муж, с которым она, кстати, состоит в гражданском браке.
— Серьезное заявление, — нахмурился Беркович. — Какие у этой Лоры основания для такого утверждения?
— Основания… В этом вся проблема, Борис. По-русски я понимаю одиннадцать слов, а эти люди плохо понимают и еще хуже говорят на иврите.
— На каком же языке написала заявление госпожа Бирман?
— На русском, Борис. Арик Шехтман из канцелярии мне его перевел… Вот погляди.
Хутиэли вытянул из принесенной с собой папочки два листа бумаги и положил перед Берковичем. В заявлении, собственноручно подписанном некоей Лорой Бирман, проживающей по такому-то адресу, год рождения тридцать первый («Да она сама уже в возрасте», — отметил про себя Беркович), говорилось о том, что Меир Гриншпун был мужчиной здоровым, несмотря на возраст, жил с дочерью и ее мужем в одной квартире, и они — дочь с мужем — третировали старика, потому что хотели, чтобы он скорее умер. А поскольку умирать он, похоже, не собирался, то они — дочь с мужем — помогли ему отойти в иной мир с помощью отравления. Вечером Меир был жив и здоров, а утром вдруг оказался мертвым. С чего бы это?
— У меня мама так умерла, — заметил Беркович, дочитав до этого места. — Вечером легла спать, а утром не проснулась. Что говорят врачи?
Хутиэли положил на стол бланк эпикриза, и Беркович прочитал о том, что Меир Гриншпун скончался от острой сердечной недостаточности.
— Как ты знаешь, — сказал Хутиэли, — сейчас в аптеках даже в свободной продаже можно найти препараты, которые при сильной передозировке вызывают острую сердечную недостаточность. И могут привести к летальному исходу.
— Да зачем им это нужно было? — с досадой воскликнул Беркович. — Старику восемьдесят, сам бы ушел вот-вот…
— Деньги, — заявил Хутиэли.
— Деньги, — кивнул Беркович, найдя соответствующее место в заявлении Лоры Бирман. — У старика было полсотни тысяч на счету, дочери он эти деньги не отдавал, а она хотела купить квартиру, вот и… Но откуда госпожа Бирман знала, сколько денег на счету у Гриншпуна?
— Похоже, она сама на эти деньги претендовала, — хмыкнул Хутиэли. — Этот Меир был действительно человеком здоровым — пока не умер, конечно, — и непрочь жениться. Его жена умерла вскоре после репатриации, а с дочерью старик жил, как кошка с собакой… В общем, Гриншпун сделал Бирман предложение, все было, как говорят, на мази, и тут такой облом.
— Госпожа Бирман лишилась денег, поскольку не успела выйти замуж, и потому накаркала на дочь своего жениха, так, что ли?
— Если говорить о том, почему Бирман написала заявление, то, видимо, так дело и обстояло, — согласился Хутиэли. — Но, с другой стороны, а если она права? И к тому же — есть заявление, нужно реагировать… В общем, если бы ты этим занялся…
— Хорошо, — кивнул Беркович, хотя никакого восторга по поводу просьбы своего бывшего шефа не испытывал. Ох уж эти семейные разборки, да еще в репатриантской среде…
Сначала он поехал к Лоре Бирман и внимательно выслушал ее взволнованный рассказ. Даже по словам убитой горем женщины выходило, что человеком умерший Меир был, мягко говоря, сложным: себялюбие как-то уживалось в нем с бескорыстием, нежелание считаться с чужим мнением уживалось с качествами прекрасного собеседника. Странный получался потрет, да и сам разговор был странным — у Берковича сложилось впечатление, что женщина чего-то недоговаривала. Подумав, он решил, что понял причину ее беспокойства, и спросил прямо:
— Деньги свои Меир собирался завещать вам?
— А почему нет? — вскинулась Бирман. — Он хотел на мне жениться!
— Понятно, — пробормотал Беркович. Он действительно понял теперь, почему эта женщина обратилась в полицию — деньги могли достаться ей, умри Меир после регистрации брака, а так все осталось дочери, которая родного папу терпеть не могла.
А кстати, почему?