Читаем Расследования комиссара Бутлера полностью

Можно ли здоровому человеку такие представления навязать с помощью каких бы то ни было наркотических веществ? Наркотики плюс внушение. Непременно внушение, гипноз или что-то в этом роде, подкрепленное самой современной химией. Недаром первые правильные воспоминания возникли у меня под воздействием другого внушения — когда лечить меня взялся шарлатан от парапсихологии господин Люкимсон.

А почему я уверен, что именно эти, вскрытые Люкимсоном, воспоминания, — правильные?

Потому что от них начала разворачиваться цепочка. Потому что иначе пришлось бы признать, что должен быть еще и третий слой воспоминаний, пока еще даже не распечатанный, и это было слишком сложно для любой версии.

Черт возьми, если бы я мог контролировать собственное восприятие, то еще там, в Орли, пришел бы к мысли о чьем-то вмешательстве в мое сознание. Теперь-то я знал, вспомнил, наконец, и уверен был, что никогда уж не забуду: вот я беру у девушки-регистратора свой проштампованный билет и посадочный талон и слышу, как она говорит, улыбаясь дежурной улыбкой:

— Пожалуйста, по коридору до конца в общий зал, а затем на второй этаж в зал таможенного контроля.

Сказано было с замечательной английской дикцией, которую я так люблю у людей, для которых английский язык — не родной. Наверняка сказано было каждому, и все услышали и поняли, а я услышал, но не воспринял, мои ощущения уже тогда мне не принадлежали полностью, иначе я не стал бы в панике, переходившей в ужас, метаться по залу, как крыса в лабиринте!

Значит, все началось на том банкете, когда я пил вина и коньяки, не разбирая марок, хотя никогда прежде этого не делал. Значит, потом, когда сознание мое впало в сумеречное состояние, меня куда-то отвели и вкололи какой-то наркотик и внушили определенные идеи, и снабдили пресловутым флакончиком с шипами, и я вовсе не ходил в аптеку и не покупал яд… А потом, утром, я перекладывал флакончик с места на место, а отравленный шип прятал в карман, готовил себя к предстоявшей «операции». Действие наркотика и внушения продолжалось, и я действительно жил тогда в альтернативном мире, точнее — в мире виртуальном, созданном, однако, не компьютерной программой для моего развлечения, а химией и внушением для…

Для чего?

Чтобы я в нужное время убил Айшу Ступник и взял вину на себя (я ведь должен был помнить, как я ее убил!), и был бы наверняка осужден, поскольку против меня были все прямые улики.

Господи, перед кем провинилась бедная женщина — настолько, чтобы был приведен в действие столь изощренный способ убийства? Наверняка ведь не перед любовником, который не был способен на большее, чем прилюдный скадал! В моей второй версии это было слабое звено, но невозможно до всего дойти логически, здесь необходимы были факты, и они наверняка всплыли бы, когда удалось бы найти и арестовать истинных убийц, а не меня — вынужденного и ничего не соображавшего киллера.

Но и эта версия трещала теперь по швам. Как бы ни были заторможены мои способности строить умозаключения, теперь-то я понимал, что для того, чтобы план использования киллера-зомби удался, нужен был не случайный попутчик, но человек с психикой, на которую можно было воздействовать избранным преступниками способом. Ничего не стоило (в наш-то компьютерный век!) определить, кому был продан билет на место 26-D. Но что, если бы этим пассажиром оказался не я, а некто, не поддающийся воздействию преператов? Некто, кому можно было внушить только простейшие вещи? Какие гарантии, что убийца-зомби в последний момент не вспомнит себя-истинного и не превратится из убийцы в свидетеля обвинения? Вот ведь я всадил-таки шип Айше под лопатку, хотя должен был уколоть в шею, и именно это действие, ставшее лишь воспоминанием о действии, было мне навязано, внушено…

Убийцам нужно было, чтобы Айша купила билет прежде, чем в агентство явится за билетом ее будущий убийца. В этом случае убийцы могли выбрать нужный тип человека и…

И иметь возможность так воздействовать на компьютеры компании «Аркия», чтобы они продали нужному человеку нужное место в самолете?

Сложно. Но иначе не получается.

Или получается — если…

Что-то сказал Роман незадолго до моего второго «хождения за окно». Преступник и жертва. Я еще подумал тогда… Что?

И недавно, перед тем, как уйти, он тоже сказал…

Нет, сегодня я не мог думать последовательно, собирая все звенья цепи, обязательно что-то выпадало, и я не мог вспомнить, и мучился, а потом вспоминал, но только наполовину… Что сказал Роман?

Я хотел предложить комиссару непротиворечивую версию о преступнике-зомби, не отвечающем перед законом за собственные действия, и похоже, я мог предъявить лишь обрывок цепи, некое самооправдание, и не более того. Если не сложить мою версию с версией Романа, нам не придти к разгадке.

Я уже думал — «нам».

Вспомнил, наконец! Роман сказал — «там было слишком мало яда». И еще: «даже если бы ты уколол ее пять раз, она осталась бы жива…» Когда, наконец, моя память залатает вновь и вновь возникавшие прорехи и перестанет быть решетом?..

Так отчего умерла Айша Ступник, в конце концов?

Перейти на страницу:

Все книги серии Расследования комиссара Бутлера

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века