Расследования комиссара Бутлера

Нужно ли об этом знать всем? Нужно ли, чтобы избранный народ в одночасье понял, что Он ходил среди людей и даже не был евреем в истинном смысле? И что нравственнее — убить одного человека, который когда-то был Богом и создал этот мир, или убить веру миллионов во всемогущего Творца, следящего за нами с небес?

Вот только…

Известный в Израиле врачеватель-экстрасенс уже два месяца не может вылечить даже насморк. Известная предсказательница Дайна из Калифорнии два месяца попадает пальцем в небо и растеряла половину клиентуры. А цадик Марк из Беер-Шевы два месяца назад, ничего не зная о гибели Слуцкого, сказал, что благодать покинула его, и он не чувствует более своего единения с миром духовным. Да что цадик — папа Римский недавно выступил с неожиданным, потрясшим всех, заявлением, что мир абсолюта, мир духовный не существует более…

Я могу привести еще сотни примеров. Я собираю их — после разговора с рави Бен-Ури. Я человек нерелигиозный, но что мне с этими примерами делать? В конце концов, знал ли сам Слуцкий о том, что он может, а чего нет?

Не хотел бы я быть на месте рави Бен-Ури, если он знает то, что знаю я.

А он знает.

ГАДАНИЕ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ

Мой сосед, комиссар тель-авивской уголовной полиции Роман Бутлер, не появлялся у меня всю неделю, и в субботу вечером я зашел к нему сам. Мира, жена Романа, сидела на площадке стереовизора и играла в бесконечном мексиканском сериале, тянувшемся, похоже, с прошлого тысячелетия. Когда я вошел, отрицательный герой по имени Фучидо брал за горло положительную героиню Марию Эскудо. Уверен, что любой на его месте поступил бы так же. Спрашивать Миру, вошедшую в роль Марии, о том, дома ли муж, было бессмысленно, и я прошел в комнату Романа. Комиссар сидел в кресле у стола и лазерным карандашом выводил на потолке какие-то иероглифы. Иероглифы мерцали тускло-зеленым и медленно гасли.

— Садись, Песах, — сказал Роман, даже не посмотрев на меня: узнал то ли по шагам, то ли по моей привычке стучать в дверь, а потом открывать ее, не дожидаясь ответа. — Садись и скажи, что тебе напоминает этот рисунок.

Я сел на диван и задрал голову. Очередной иероглиф, прежде чем раствориться, напомнил мне, что я забыл купить масло, а компакт-доставка не работает даже в моцей шабат, и утром придется самому идти в магазин. Выслушав мой ответ, Бутлер сказал:

— Ассоциации историков и шизофреников понять невозможно. По-моему, это лошадь. Где ты разглядел пачку масла?

— Не вижу никакой пачки масла, — возразил я. — По-моему, это просто набор линий без всякого смысла. Просто я вдруг вспомнил, что не купил масла, вот и все. А если тебе нужны ассоциации по поводу этой загогулины, обратись к компьютеру, он тебе предложит миллион вариантов.

— Уже предложил, — сказал Роман, погасил карандаш, включил верхний свет и повернулся ко мне. — Все варианты неверны.

— Что значит — неверны? Разве эта штука означает нечто конкретное?

— Видишь ли, Песах, эта штука означает, что мой помощник Йоэль завтра сломает ногу, выходя из подъезда своего дома. И похоже, не существует способа предотвратить это стихийное бедствие.

— Буду очень благодарен, — вежливо сказал я, — если ты объяснишься более понятно.

— Объясняю. Мы занимаемся сейчас делом русской мафии.

— О! — прервал я. — Опять? Не твой ли министр уверял неделю назад, что никакой русской мафии в Израиле никогда не было?

— И он не обманывал. Но, тем не менее, мы этим делом занимаемся.

— Занимаетесь тем, чего нет?

— Что я в тебе ценю, Песах, — вздохнул Роман, — так это неспособность выслушать без комментариев три предложения подряд.

Я обиделся и замолчал на целый час, что позволило Роману рассказать все до самого конца и даже чуть более того.

Оказывается, два месяца назад произошло совершенно непримечательное событие — некая Сара Вайнштейн, которую бросил муж, отправилась к гадателю, чтобы спросить о том, нужно ли ждать его обратно или сразу завести любовника. Фамилию гадателя она вычитала в газете. Газета была ивритская, и потому Сара вообразила, что гадатель не умеет говорить по-русски. «Русским» она не доверяла — начиная от уборщиц и кончая предсказателями будущего. Кроме того, она ожидала, что в гадании будет помогать компьютер, и это придаст предсказанию силу научного закона.

Все оказалось наоборот. Во-первых, в кабинете не было компьютера — то есть, вообще не было, даже выносного терминала, что в наши дни иначе, как нонсенс, не воспринимается. Во-вторых, на иврите гадатель Меир Шульман говорил без акцента только «шалом» и «кесеф лифней авода», что напоминало пресловутое «казнить нельзя помиловать». Деньги Сара выложила, после чего Шульман приступил к процедуре гадания, каковая оказалась стара и неинтересна: гадатель поднес Саре чашечку кофе, попросил выпить, чашечку перевернуть и заглянуть на дно. Обычное гадание на кофейной гуще, знала бы — ни за что не пришла бы.