— Ничего интересного. Эта дама была закутана в чёрную вуаль и говорила тихо и глухо. Сначала она пыталась выставить меня, но узнав, что я баронесса, и оценив мой наряд и украшения, успокоилась, видимо, решила, что, может, потом и я обращусь к ней за советом и хорошо заплачу за него. Потом она выслушала Катарину и сказала, что может помочь, но для этого ей кое-что нужно. Ну, и назвала свою цену. Кстати, не скажу, что для графини Блуа это так уж дорого, и всё же, когда мы вышли, я посоветовала ей не связываться с этой особой.
— Почему?
— Она показалась мне подозрительной. Она усиленно скрывала своё лицо и явно пыталась изменить голос. К тому же она велела Катарине принести локон мужа и свой тоже. Я помню, как моя тётка всегда советовала мне сжигать свои срезанные и вынутые из гребня волосы, потому что через них можно навести болезнь и даже смерть. Она рассказывала о какой-то старухе из их городка, которая сначала наводила болезнь, а потом требовала у жертвы деньги за лечение и, конечно, излечивала. Она слыла хорошей знахаркой, но потом её разоблачили и сожгли на костре. Я рассказала эту историю Катарине, и та перепугалась, особенно за Антуана. Ты же знаешь, она так переживает за него. Он может сутками носиться верхом по окрестным лесам в погоне за очередным оленем, а она считает, что у него хрупкое здоровье, и боится, что он заболеет и, ещё хуже, умрёт. Она отказалась впредь встречаться с этой ведьмой. На этом всё и закончилось.
— Ты действительно думаешь, что эта Барбара обладает такой силой, что может навести сглаз или проклятие? — уже совершенно спокойно спросил он, глядя, как Мадлен встала и бросила в пламя небольшого камина несколько волосков, вынутые из гребня.
— Я проявила осмотрительность, — пояснила она. — Видишь ли, когда мы встречались с ней, она не делала ничего магического. Она не пыталась произвести на нас впечатление, даже не стала рассказывать о нашем прошлом. Графине Ревиаль она наговорила много интересного, чем совершенно сразила старушку. Но если она и могла навести справки о Катарине, то моё появление было для неё неожиданным. И если б я спросила её о своей жизни, ей нечего было бы сказать, вот она и не стала рисковать. Может быть, она что-то и умеет, не зря же она так популярна среди придворных дам, но я не увидела тому никакого подтверждения.
— И ты ничего больше не можешь мне о ней сказать?
— Нет, — Мадлен вернулась к столику и села, развернувшись к мужу. — Пойми, мне было неинтересно. Я пошла лишь для того, чтоб Катарине было не так страшно, и чтоб при случае предупредить её об опасности обмана или чего похуже.
— И много дам обращается к этой Барбаре?
— Не знаю, они редко рассказывают об этом. У них вечно: «я слышала от одной маркизы», «моя знакомая, имени которой я не могу назвать», «насколько мне известно, некая дама, которую мы все знаем» и так далее. Говорят, что эта Барбара может приворожить мужчину, наслать болезнь на соперницу и вернуть загулявшего мужа, но мне всё это ни к чему. Я даже не исключаю, что она сама распространяет эти слухи, чтоб привлечь клиенток. А почему ты спрашиваешь меня о ней? Я понимаю, что обращаться к гадалкам предосудительно, но на самом деле так поступают многие и никого за это не наказывают.
— В данном случае всё гораздо хуже, душа моя, — вздохнул Марк. — В городе есть кто-то, кто берёт заказы на магические убийства.
— Госпожа Гертруда? — тут же спросила Мадлен, чем вызвала у него новый приступ беспокойства. — Нет, я к ней не обращалась, — поспешила объясниться она. — Это тоже неясные слухи. Видишь ли, когда мы были в Храме святой Лурдес на молении, у нас выдалась свободная минутка. Элеонора ушла поговорить с главной жрицей, а нам подали в гостиной травяные настои с сахарным печеньем. Эта ужасная гроза и близость королевской усыпальницы подействовали на нас угнетающе. Вот тогда кто-то из дам и сказал, что недавно случилось нечто странное. Будто бы Клодина Планель обратилась к какой-то ворожее из трущоб, чтоб та извела её мужа, потому что влюбилась в молодого кавалера. Она заплатила ей сотню марок золотом и, поскольку этого было мало, отдала свои серьги с изумрудами. Гадалку звали Гертрудой.
— И что? — спросил Марк.
— Может, это и совпадение, но после этого старик Планель умер от сердечного приступа, а Клодина, не успев снять траур, уже отправилась в салон Аламейры на встречу со своим красавцем де Жаме.
Он задумчиво смотрел на жену, и она забеспокоилась:
— Что-то не так, Марк?
— Идём спать, дорогая, — произнёс он. — У меня завтра будет нелёгкий день.