Заняв места в служебном джипе в порядке служебной иерархии и по выслуге лет – Клеп за рулем, Дэгль справа от нее, Мартан на заднем сиденье – они попробовали проехать от «Режанса» до места преступления в Авистере тремя разными путями. Ехали на максимально разрешенной скорости, в среднем темпе, тащились черепашьим шагом – путь во всех случаях, даже с учетом пробок и неторопливых городских светофоров, занимал не более пятнадцати минут.
У Дэгля было несколько идей относительно того, что могли делать жертвы в эти сорок лишних минут. Рассказывать о них коллегам он, однако, не торопился, памятуя о том, с каким недоверием смотрела на него Мартан за обедом.
Довольно быстро выяснили и биографию месье Лефевра. Жак Лефевр, шестидесяти двух лет, безработный, одинокий, без определенного места жительства ранее преподавал в Льежском университете историю искусств и имел звание профессора. Это был исключительно умный, эрудированный и начитанный человек, питавший особый интерес к современному искусству. В 1998 году вышла его книга о творчестве Рене Магритта, приуроченная к столетней годовщине рождения художника. На пятистах страницах профессор Лефевр подробно рассказывал обо всех этапах творчества великого сюрреалиста, описывал не только философию и стиль художника, но мировоззрение и взгляды, послужившие толчком к творчеству.
В начале двухтысячных профессор Лефевр был приглашен для чтения лекций в Берлинский университет, где проработал почти два года. И вдруг неожиданно все изменилось. Внезапно, без каких-либо объяснений он оставил работу, вернулся в Льеж и затворился в своей огромной квартире с видом на мост Альбера Первого. Год или два никто не видел профессора, и вот про него стали забывать. Он зарос густыми рыжими волосами, до ближайшего супермаркета ходил в мешковатой фланелевой рубахе, от которой резко несло мочой, и большую часть времени пребывал в подпитии. Потом он продал квартиру и переселился в вагончик, который кто-то из его бывших друзей поставил специально для него на пустыре, предназначенном для застройки.
Но город манил Лефевра, ведь с ним была связана не только его работа, но и вся жизнь. Льежские улицы, вобравшие в себя историю и культуру многих веков, влекли к себе, и потихоньку профессор стал выбираться из своего убежища и наведываться в город. Он часто бродил в центре, сидел в пабах, пил там пиво. Люди начали узнавать его, говорить: «А вот и наш профессор!» и угощать пивом. В обмен на щедрость Лефевр рассказывал им, как Леонардо да Винчи изобрел свою знаменитую технику сфумато или перечислял все пословицы, проиллюстрированные Брейгелем на его картине «Мир вверх тормашками».
Вот с таким человеком ужинали в день своей смерти месье Конта и доктор Мюзюлян.
Мадам Каувенберг и мадам Поле удобно расположились на террасе в кафе и горячо обсуждали недавние события.
– Ох, дорогая, я так волнуюсь за Мод! – рассказывала мадам Каувенберг подруге, наклоняясь к ее уху и следя за тем, чтобы сидящие за соседними столиками не подслушивали. – Она сама не своя после смерти мужа… Не плачет, не горюет по нему… Только смотрит странно куда-то в пустоту и улыбается своей жуткой улыбкой… И каждый божий день ездит к этому бродяге… Говорит, что он последний, кто видел Бернара, и они теперь связаны… Боюсь, как бы бедняжка не сошла с ума.
– Ничего, пройдет время и она успокоится, – заметила мадам Поле, – Никуда не денется.
Мадам Каувенберг раздраженно поджала губы.
– Ты ничего не поняла. Ей не надо успокаиваться, она и так слишком спокойная…
– На что это ты намекаешь?
– Ни на что, просто говорю, что Мод, по-моему, того, тронулась рассудком.
– А мне она показалась совершенно нормальной. Сказала, что собирается уехать отсюда, потому что здесь ей все напоминает о Бернаре. Ну и что с того, что она не плачет. Каждый переживает горе по-своему, и совершенно необязательно для этого рыдать в три ручья.
Мадам Каувенберг удивленно посмотрела на подругу.
– Такое чувство, что мы говорим о двух разных людях, – заключила она.
– По-моему, это здесь шеф, – сказал Дэгль пытаясь рассмотреть что скрывалось за разросшейся живой изгородью.
Клеп припарковалась рядом с тротуаром и окинула взглядом дорогу, круто поднимающуюся вверх и вправо. Вдалеке, около самого поворота она заметила неторопливо удаляющийся знакомый белый БМВ.
Жилищем месье Лефевру служил небольшой деревянный вагончик, обшитый волнистым железом. Его установили в середину выложенной плиткой площадки, водрузив для надежности на бетонные колодки. Участок окружал высокий проволочный забор, исчезавший в зелени сильно разросшейся буковой изгороди. Сам обитатель вагончик сидел на импровизированных ступенях, сделанных из тех же бетонных блоков, что служили опорой его жилищу, и рассматривал что-то в телефоне.
Это был приземистый человек с лицом, нижнюю половину которого скрывала всклокоченная рыжая борода, а верхнюю – такая же рыжая, торчащая во все стороны шевелюра. Одет он был в красную фланелевую рубаху, которая, казалось, была ему немного мала.