Расслышать умерших

Здесь все происходящее чувствуется еще сильнее, и мы все сильнее и сильнее ненавидим немецкую расу. Когда они являются к нам в астральном теле, нам кажется, что это самые злейшие враги, враждебность к ним даже больше, чем при земной жизни. Это ужасно – этот гнев, который мы никак не можем в себе победить. Дайте мне покой и позвольте уснуть. Я хочу уснуть и забыться. Так я смогу обрести беспристрастность суждения и научусь, наконец, их прощать.

Я понимаю, почему Христос так скоро даровал прощение всему миру, еще до того, как покинул землю. Я понимаю, почему это необходимо. С помощью вашего Отца и в контакте с вами я мог бы, наконец, освободиться»[400].

В идеале, конечно, нужно прийти к прощению уже в этом мире. Речь здесь идет о подлинном духовном опыте, глубинно меняющем и преображающем того, кто его пережил. Джордж Ричи, юный американский солдат, во время полевых учений переживший фантастический опыт выхода за пределы тела, несколькими годами позже встретил человека, которого преобразил пережитый им опыт прощения. Этот человек был заключенным концлагеря близ Вупперталя в Германии в 1945. Среди разноязыких пленников из разных стран, часто ненавидевших друг друга, он служил посредником и миротворцем, милосердным и неутомимым. Дж. Ричи пришел тогда к естественному выводу, что этот удивительный человек, скорее всего, меньше страдал от ужасов войны, чем многие другие.

Когда он задал ему этот вопрос, тот рассказал свою историю:

«Мы жили в еврейском квартале в Варшаве, у меня была жена, две дочки и три маленьких сына. Когда немцы пришли на нашу улицу, они выстроили всех людей в ряд вдоль стены и принялись палить из пулемета. Я умолял их позволить мне умереть вместе с семьей, но, поскольку я знал немецкий, меня распредели в группу труда».

«Мне нужно было сразу для себя решить, – продолжал он. – Должен ли я возненавидеть немцев, все это совершивших? Решение далось легко. Я ведь адвокат, и я по роду своей деятельности часто видел, как ненависть может менять ум и сердце человека. Ненависть в одно мгновение убила шестерых самых дорогих мне людей. И тогда я решил для себя на всю свою оставшуюся жизнь – неважно, продлится она дни или годы, – любить каждого встречного человека»[401].

Возможность духовного роста открыта не только перед теми из умерших, кто дальше всего отстоит на этой духовной шкале от самых худших. Похоже, покаяние, обращение, возвращение к Богу, предлагаются всем. Нам описали зловонные зоны тоски и мрака, в которых пытаются выжить обессиленные, замурованные в одиночество существа. Но и они не забыты. Ангелы или умершие из «верхних» зон спускаются к ним, и пытаются напомнить им о своем присутствии, привлечь внимание самых несчастных.

Теперь мы покидаем привычную почву католического катехизиса. Ни одного человека смерть не замуровывает в окончательном и бесповоротном выборе: за или против Бога. И после смерти все еще возможно.

Но хотя мы и оставили катехизис, мы вернулись к Писанию, – апостол Петр во всех своих посланиях не устает напоминать, что Христос после Своей смерти:

«…и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега…» (1 Петр 3: 19–20).

Итак, Христос «проповедовал» умершим, «непокорным» Ему даже в тот момент, в который и настигла их смерть. Его проповедь не имела бы никакого смысла, если бы не могла принести плод. Сошествие Христа во Ад не вошло в Никео-Константипонольский Символ веры, но оно встречается во многих тексты к 358–360 гг.; к 500 г. о нем упоминает знаменитый текст, который часто приписывают святому Афанасию; и наконец к 950 г. эта формула осела в «Апостольском символе веры». Многие соборы затем воспроизводили эту формулу. В самом значении слова «Ад» в таком словоупотреблении не остается уже ни малейшего оттенка вечного осуждения. Речь идет просто о «низших» местах, которые обычно представляют себе находящимися под землей, как могилы. Хотя надо, конечно, признать, что веками многие богословы словно бы забывали об этом важнейшем тексте, хотя многие христиане не раз за свою жизнь повторяют его себе. И сегодня он все еще остается камнем преткновения, смущая многих и многих.

А вот раннехристианские авторы понимали его буквально. Они думали, что и каждый из апостолов после смерти сделал то же самое, а вслед за ними и все великие святые. Подтверждает эту мысль и Пьер Моннье в своих обращениях к матери:

Даже в «Аду» еще не поздно обратиться, чтобы избегнуть Ада (теперь в смысле осуждения и проклятия). «Евангелие проповедовано грешникам, чтобы вырвать их из-под власти зла, из Ада»[402].

Чуть дальше Пьер Моннье объясняет еще подробнее: