Расслышать умерших

«Едва представ предо мной, светящееся существо тут же обратилось с просьбой: “Покажи мне все, что ты сделала со своею жизнью”, или что-то вроде этого. И тотчас же стали происходить как бы ныряния в прошлое. Я недоумевала, что же со мной произошло, поскольку вдруг оказалось, что я совсем еще ребенок. Но это было только начало: я словно наощупь пробиралась вперед, от истоков своего существования, год за годом, и вплоть до сегодняшнего дня… Все эти эпизоды следовали в том же порядке, в каком были прожиты в жизни; они казались вполне реальными. Антураж же был такой, как бывает, когда выходишь из себя и видишь мир и вещи рельефно, в цвете. Это не были застывшие картины, все жило и было в движении… Но я и не переживала заново сцену так, как видела ее когда-то глазами ребенка, все было по-другому. Как будто та маленькая девочка была не я, а кто-то другой, как в кино, девочка среди других таких же детей, игравших в зале, одна из многих. И все же это была я и никто другой. Я видела саму себя, видела, как я делаю все то, что делала маленькой; все было как будто на самом деле, я очень хорошо это помню»[194].

Джордж Ричи, юный американский солдат, о котором мы недавно рассказывали, передает свой опыт почти теми же словами; он объясняет, что светящееся существо (для него это сам Христос) знает о нем совершенно все, все его слабости, все ошибки, и при этом продолжает его любить:

«Когда я говорю, что Он знал обо мне все, то в основе этого утверждения лежит феномен, который мне довелось тогда наблюдать. В эту комнату, с Его светоносным присутствием, вошло и еще кое-что: в него вошел каждый эпизод моей жизни. Все то, что со мной когда-то происходило, теперь словно прокручивали передо мной, все было явственно видимо, актуально и реально… Картинки представали в трех измерениях, образы двигались и говорили…»

Он при этом, как и многие другие, замечает, что последовательность событий здесь уже не так важна:

«Уже не ощущалось, раньше что-то происходило или позже… Бывали и другие сцены, сотни, тысячи их, все словно высвеченные этим резким светом существования, в котором времени больше нет. Мне бы понадобились недели обычного времени, чтобы все эти события рассмотреть; но при этом, я не заметила, чтобы успело пройти хотя бы несколько минут»[195].

Фильм о прожитой жизни

Все это, вплоть до деталей, было известно уже довольно давно. Кюре из Арса видел жизнь каждого, кто пришел к нему на исповедь, целиком и в мельчайших подробностях, как бы мгновенным видением, сразу и всю. Картина представала перед ним в неоспоримости своей очевидности, так что порой ему это даже мешало, поскольку не всегда удавалось сдержать свою реакцию, ведь временами ему доводилось разглядеть в прошлом пришедших к нему людей жесты и поступки, вроде бы совсем незначительные, но задевавшие его обостренное чувство справедливости. И тогда ему самому приходилось утешать и ободрять смутившихся таким поворотом исповеди людей. Такой аспект его харизмы, вернее, его паранормальных способностей, всегда казался чем-то невероятным. Такое видение предполагает миллионы аспектов восприятий. Но наш разум не компьютер. Он не может сразу и одновременно все это и зафиксировать, и обработать. И все же такой феномен постоянно встречается во всех рассказах о пребывании на границе «между жизнью и смертью», только в разных вариантах. Иногда людям кажется, что все события удалось увидеть одновременно, в один миг. Иногда же – что они прокручиваются на предельной скорости, в долю секунды. Иногда кажется, что не просто крутят фильм «наоборот», назад, в прошлое, но что «наоборот» сразу задана в таком фильме сама последовательность сцен. Вот одно из тех свидетельств, что приводит И.-К. Хампе:

«Тогда начался фантастический театр в четырех измерениях, спектакль, составленный из бесчисленных образов, воспроизводивших сцены моей жизни. Чтобы понять, о чем речь: раньше я говорил о двух тысячах сцен, но их с таким же успехом могло быть и пятьсот, и две тысячи. В первые недели после аварии я мог припомнить где-то от пятисот пятидесяти до двухсот из них. К сожалению, мне не удалось записать это воспоминание на магнитофон.

Но, если говорить о сути, их количество тут не играет никакой роли. Каждая из таких сцен была законченной и завершенной. “Режиссер”, их снимавший, довольно забавно подошел к своему делу: он так составил “сценарий”, что сначала я наблюдал самую последнюю сцену моей жизни, т. е. собственную смерть на дороге близ Беллинцоны, тогда как последним кадром было самое начало моего существования, т. е. рождение. Каждая сцена прокручивалась от начал до конца. Необычной, даже противоположной обычному, была только сама последовательность сцен. Итак, начал я с того, что заново пережил собственную смерть. Второй сценой оказался мой визит к Готарду…»[196].